Мертвая
Шрифт:
Булочки с корицей сегодня были на диво хороши. Что-то наша кухарка добавляет в тесто, отчего делается оно легким и воздушным?
– …, – от души произнес Вильгельм.
– А при полной поддержке, - и в начинке помимо корицы ощущается легкая кислинка.
Лимонный сок?Я эту женщину время от времени проверяю, просто вот не верится, что человек обыкновенный, всецело лишенный магических способностей, может создать что-то этакое.Вильгельм снова выругался, но уже без прежнего энтузиазма.И опять.И сел на пол.
– А ведь они знали, - сказал он тихо.
– Кто?
– Магистр, - Диттер впился
Понятно.Кризис принятия истинной сути власти.
– Знали и…
– И сочли выгодным, - соус вытекал,и Диттер ловил его пальцами.
– Если бы задумка удалась… многое можно было бы изменить и в Церкви.
О да… забрать дар у тех, кому он не нужен, возможно, щедро одарив, а может, воззвав к совести и душе. Избавить людей, подобных Гертруде, от бремени темной силы, даже если сами люди не против подобного бремени,то всегда есть кто-то, кто лучше знает, как им жить, и волей закона имеет право распоряжаться…Усилить позиции Церкви.И даже не столько в Империи, которая, хоть велика, но отнюдь не безгранична, а вот Церковь, та границами государства не связана. И окажись в ее распоряжении инструмент столь полезный, она нашла бы, как использовать его с наибольшей выгодой.
Похоже, что-то подобное пришло в голову Вильгельма, если он вдруг поник.Плечи опустились.Даже потянуло подойти и погладить.
– В отставку подам, – сказал Вильгельм. – Я… многое готов принять, но… не такое… они всегда говорили, что мы стоим на страже закона… что только мы и способны сдержать амбиции магов…
– А наши сдерживать уже некому, - произнес Диттер и икнул.
А Монк ничего не сказал.Прикрыл глаза и потянулся за булочкой. Для него, верно, новость и не была новостью, но… мог бы утешить мальчика, право слово. Мучается же.
– Кстати, как думаешь, – я решила отвлечь бедолагу от мыслей грустных и бесполезных. А то ведь взбредет ему в голову глупость какая, к примеру, начальство любимое обвинить… или, еще хуже, газетчикам открыться… - Почему вас только трое?
– Что?
Вильгельм моргнул.Знаю я таких, сколь сильные эмоции он ни испытывает, но долго гореть не способен. А значит, надо лишь перевести его гнев праведный в иное, более продуктивное русло.
– Вас, - повторилась я, – здесь лишь трое… а между тем целый дом мертвецов. Подвал, костями забитый… явно не случайный. Убийства и секта… а инквизиторов трое. Один – недоучка. Второй еле дышит. А третий въедливый, но с характером поганым…
Вильгельм все же вернулся к овсянке, ковырнул и сунул в рот.
– Думаешь, уберут?
– Почти уверена, – сказала я.
– Если вы в процессе не преставитесь.
Как ни странно, но к новости этой он отнесся не в пример спокойней, нежели к маминому письмецу. А на него чары кинул и сложные, пусть лист и без того заговорен, но с чарами оно надежней будет.
– И к слову, - я не любила говорить вещи очевидные, но… - У них ведь получилось силу передать.
…а в подобные совпадения я не верю.Значит, эксперимент был продолжен и… я знаю, кому задавать вопросы.
Разлюбезный дядюшка мой обретался в доходном доме весьма приличного уровня. Построенный на Третьей линии, – первых двух в городе
Вот ведь… а я уже его в наследники записала.И как быть?Открыли нам сразу. И дядя махнул рукой, мол, проходите.Свежо.И уныло.Пусть мебель дорогая, качественная, а на полу ковер положили тоже не из дешевых, но все одно уныло. Ощущение, что комнаты нежилые. Уж больно все… правильно? Упорядочено? Безлико. Темные портьеры,темное окно. Стол у окна единственным островком жизни в застывшем этом порядке. Груда бумаг, переполненная мусорная корзина.
– Чем обязан? – дядюшка поднял бумажный ком и попытался пристроить в корзину.
– Этим, – я протянула матушкино письмо. – Вопросы возникли, но ты, как понимаю, клятвой связан…
…ибо глупо полагать, что подобные дела вершились исключительно под честное слово.Дядюшка пробежался взглядом по строкам и вздохнул.
– Я их предупреждал, что замять подобное вряд ли выйдет… и участвовать в безумной этой затее не желал.
– Но участвовали?
– Вильгельм сунул нос в бумаги, нимало не стесняясь присутствия хозяина. Правда, дядюшка наблюдал за инквизитором снисходительно.
– Клятва роду… я не имел права отказать главе рода. В чем бы то ни было, – а вот это признание далось нелегко. – Мне повезло, что в свое время я был сочтен в достаточной мере бесполезным, чтобы меня вообще отпустили из дому… присаживайтесь. Чувствуйте себя как дома.
И показалось, произнес он это с насмешкой.Я смотрела на дядюшку.Да, мы особо не были близки. Скажу больше, мы и знакомы-то были весьма поверхностно. Я ему не нравилась, я остро ощущала это,и не имела особого желания продолжать знакомство. Он в свою очередь любезно не искал встреч.И пожалуй, это делало нас обоих счастливыми.А на отца он не похож.И на Мортимера. Тот рыхлый, расплывающийся, несмотря на корсеты и ладно скроенные костюмы. Дядюшка Фердинанд высок даже для мужчины. Я ему и до подбородка не достаю. Сухопар. Сложен в целом неплохо, но худоба создает иллюзию некоторой дисгармоничности. Конечности его кажутся чересчур длинными, равно как и шея.
Светлокож.Светловолос. И волосы собирает в короткий неряшливого вида хвост. А вот лицо блеклое. Брови почти не видны, и из-за этого лоб выглядит непомерно высоким.Нос хрящеватый с горбинкой.убы узкие.Подбородок сильный, тяжелый.
– Она была слишком впечатлительной… и я говорил, что не стоило ее в это дело втягивать, -- дядюшка уселся в кресло и вытянул длинные свои ноги. Домашние клетчатые тапочки смотрелись весьма мило, хотя и не сочетались по цвету с вельветовым бурым костюмом.
– Однако мой отец отличался некоторым упрямством, и полагаю, не желал, чтобы его открытие вышло за пределы семьи. Да и… совет мой, как понимаете, несколько запоздал.