Мертвец
Шрифт:
Но тут снова заявился отец. Он был немногословен, что свидетельствовало о том, что сегодня папаша уже изрядно нагрузился. Вырвиглазу пришлось прекратить свои приготовления и состряпать отцу большую яичницу с салом. Отец кивнул и принялся молча ковыряться в сковороде. За окнами темнело, Вырвиглаз ждал. Ситуация могла развиваться так:
отец мог съесть яичницу, погрустить и отправиться спать;
отец мог съесть яичницу, погрустить и начать бузить.
Второе случалось чаще.
Яичница была съедена, отец включил телевизор и принялся грустить.
Вырвиглаз продолжал разводить краску в миске. Отец возжелал холодца громче. Вырвиглаз понял, что дело пошло по худшему сценарию. И лучше укрыться в бане, поспать там.
— Сиди, — тихо сказал отец и удалился твёрдой походкой.
Вырвиглаз попытался спастись в окно, но рама не поддалась. Дверь же оказалась подпёрта с другой стороны, Вырвиглаз толкнул её плечом, но только ушибся.
Через минуту явился папаша с ружьём.
Отец уселся на табуретке, зажал ружьё коленями и принялся медленно его заряжать.
Вырвиглазу было тошно и скучно одновременно. Потому что он прекрасно знал две вещи. Ружьё не стреляет и никогда не стреляло. Но после ружья обычно следовала вспышка ярости, заканчивавшаяся подвалом. В подвале сидеть не хотелось, на вечер у Вырвиглаза имелись другие планы.
Отец зарядил ружьё и принялся прилаживать его к виску. Вырвиглаз смотрел. Он знал, что произойдёт сейчас. Сейчас отец начнёт ныть. И будет ныть долго, нудно, а если пошевельнуться, то нытьё мгновенно переплавится в ярость. Поэтому Вырвиглаз терпел.
Впрочем, долго терпеть ему не пришлось, отец поглядел на ружьё и с отвращением уронил его на пол. Затем он немного пришёл в бешенство и минут десять гонялся за Вырвиглазом по комнате с ремнём, Вырвиглаз был ловок и отстегать себя не дал. Под конец отец устал и сказал, что пойдёт немного покурит, а потом вернётся и продолжит разговор. Отец приоткрыл дверь, и Вырвиглаз попытался выскользнуть, однако не удалось, отец в прыжке ухватил сына за пятку, и дальше Вырвиглаз уже не пытался сопротивляться — у отца были цепкие шофёрские руки. Он отволок Вырвиглаза на кухню, спустил его в подвал и, поднатужившись, сдвинул на крышку газовую плиту.
Подвал был достаточно комфортабельным местом, Вырвиглаз, привыкший к частым подземным заточениям, оборудовал его по возможности удобствами: диванчиком, магнитофоном, пледом и весёлым освещением, которое не отключалось снаружи.
Он открыл банку вишнёвого компота, устроился на диване, включил музыку и стал отдыхать. Вырвиглаз знал, что до утра отец его не выпустит и что сделать с этим ничего нельзя. Поэтому не напрягался. Даже уснул. Проснулся в семь часов утра. Наверху тишина.
Вообще-то папаша уже должен был проснуться, устыдиться и выпустить Вырвиглаза наружу, но этого не произошло.
И тогда он испугался. Историй про то, как пьяные захлёбывались в чашке чая,
Почему-то именно это обстоятельство больше всего Вырвиглаза и напрягало. Ему не хотелось, чтобы папашу объели. Поэтому Вырвиглаз пораскинул мозгами и решил, что надо из подвала выбираться самостоятельно.
И тогда ты мне позвонил, — как-то удовлетворённо сказал Упырь.
Я тебе не звонил.
Как?
Так. Как я мог позвонить из подвала?
Ты сказал, что отец тебе телефон подарил, — напомнил я.
Телефон подарил, симку не подарил. Да и номер я твой не знаю.
Упырь глупо улыбался.
Ладно, какая разница, — махнул рукой Вырвиглаз. — Вылез я наружу, сунулся в дом, а тут этот как кинется. Наверное, он от грохота очнулся и протрезвел. Ну, короче, напал на меня с ножницами и давай кромсать... Остриг, как бобика...
Вырвиглаз погладил синюю башку.
Ну, не налысо, налысо это уже я сам. Просто обкорнал так, что смотреть противно, точно у меня лишай. Пришлось закончить. Уродски получилось.
Это точно. Голова у Вырвиглаза шишковата и бугровата, будто изнутри её так и распирает. Я даже удивился, как он умудрился так ловко обриться — по таким буграм ни один комбайн бы не прошёл.
Ну да, — согласился я, — на Джима Моррисона ты теперь не очень похож.
Вырвиглаз постучался головой о стену.
Хотел его убить, — сказал он. — Но потом пожалел. У меня, кроме него, ведь нет никого... Икры хотите?
И, не дожидаясь ответа, принёс из кухни большую консервную банку, на две трети заполненную икрой. И ложки.
Ешьте, — сказал Вырвиглаз. — Всё равно испортится.
Ты что, в смертники записался? — спросил я.
Почему?
Ты же сам говорил, что им выдают икру.
Вырвиглаз сделал непонимающее лицо, типа про
смертников он ничего и не рассказывал.
Ты что-то путаешь, — сказал он. — Я про смертников совсем другое говорил. Я говорил, что в колхозе «Наш путь» работают одни смертники за такую зарплату. А икра — это совсем другая икра...
Вырвиглаз указал пальцем на потолок. Можно подумать, кто-то его тут на самом деле прослушивал.
Это совсем другая икра. Конфискат. В Астрахани втихаря её продают сами менты. Кушайте.
Чёрной икры я никогда не пробовал, однако ничего выдающегося в ней не нашёл. Рыбой пахнет, на языке лопается, ничего вроде, на шпроты похоже.
Надо с хлебом и маслом есть, — пояснил Вырвиглаз. — А так невкусно. А ни хлеба, ни масла у нас нет.
И потрогал голову.