Мертвец
Шрифт:
Не очень-то и хотелось. Жевать жареные петушиные гребешки... удовольствие сомнительное.
Все лохи так говорят, — тут же сказал Вырвиглаз. — Сейчас этот Денис вылезет и тоже скажет...
Упырь выбрался, но ничего подобного он не сказал, к удивлению, он тоже раздобыл себе конфету.
Молодец, Денис, — сказал Вырвиглаз. — Мои шансы на победу повышаются.
Я котлеты вообще-то не люблю, — улыбнулся Упырь. — Я люблю суши...
А я люблю груши. Не парься, Дениська, сейчас мы немножечко пообедаем...
Вырвиглаз
На сцену уже выносили столы, я насчитал двадцать. Столы, крепкие стулья, вилки, ножи, салфетки и глубокие пластиковые вёдра, — видимо, для того, кто слаб желудком. Оператор настраивал камеру, у края кулис раскладывал свой чемоданчик доктор, появившиеся официанты уже разносили по столикам котлеты, заинтересованный народ устраивался на скамейках.
Ведущий проверил конфеты, затем расположил участников по столам.
Пожиратели подобрались на славу. В основном взрослые мужики сурового вида, из тех, кто привык питаться в столовых и блинных и поэтому мог сожрать хоть варёное седло. Ребят почти не было, женщин тоже мало. Была Сарапульцева, хотя раньше я её не замечал. По-моему, Сарапульцева являлась главным претендентом на комбайн. Комбайн претендует на комбайн.
Участники вооружились вилками, ведущий протрубил что-то о русских просторах и русских желудках, после чего объявил, что на поедание отводится десять минут, кто смолотит больше — тот и джедай.
Приятного аппетита! — пожелал ведущий, и соревнование началось.
Почти сразу в лидеры вырвалась Сарапульцева, как я и ожидал. Она пожирала котлеты целиком, в два жевка, гора перед ней стремительно сокращалась.
Вырвиглаз отставал ненамного. А Упырь, казалось, никуда не торопился, жевал себе с механичностью мясорубки. Чавк-чавк.
А вдруг он и на самом деле механизм? Вдруг его сделали по заказу? Где-нибудь в тайных лабораториях Новой Зеландии?
Хотя нет. По заказу не стали бы такого урода делать, состряпали бы получше. Покрасивше, поровнее. Хотя, может быть, его родители психи? Что я про них знаю? Только папашу видел...
Глаза у него такие же. Как у папаши. Белые. Простоквашные. Вырастет, тоже станет инженером. А как же? По-другому нельзя. Не разомкнётся связь времён...
Сидит, жуёт. Гад. Какие-то движения у него даже паскудные, как будто таракан какой, залез на стол, и перемалывает, и перемалывает, только что жвалы не щёлкают. Смотреть тяжело.
Минуте на четвёртой мне вся эта пакость надоела, особенно после того, как одного мужика вывернуло. Ведро подставить он не успел, и всё его художественное творчество попало на блюдо с котлетами и потекло вниз со стола. Меня замутило, и я откланялся. Побродил между всякими конкурсами, поучаствовал в «Весёлом дровосеке», потом устроился на самом краю парка, рядом с мороженщицей. Мороженое уже кончилось, девушка-продавщица задумчиво смотрела вглубь холодильника, будто там у неё сидела царевна-лягушка. Царевич-лягуш.
Парк гудел, смеялся, грохал, я сидел на скамейке. Со стороны эстрады послышался восторженный вопль. Мороженщица оторвалась от своего принца и уставилась на меня. И тут же напротив нас остановилась «скорая». Из неё выскочили санитары с носилками и быстро побежали по направлению к эстраде. Кому-то там стало плохо. Очень скоро прояснилось кому. Санитары вернулись к машине уже нагруженные — на носилках возвышалась Сарапульцева. Она стонала и выла, живот её был похож на большой глобус, он громко булькал и урчал. Сарапульцева проиграла.
Я поднялся со скамейки, приблизился и участливо спросил:
Ногу подвернули?
Сарапульцева прокляла меня взглядом.
Ничего, до свадьбы заживёт.
Сарапульцева прокляла меня ещё раз.
Её погрузили в машину и повезли на промывание желудка. Ничего, ей только на пользу. Жалко, что мозги промыть нельзя.
Потом опять со стороны эстрады завопили и, кроме того, рявкнули фанфары: бум-турум-бурум. Я подождал, пока всё это закончится, и отправился посмотреть, в чьи руки попало кухонное счастье.
Народ уже расходился. На эстраде оставался какой-то пузатый мужик в синей рубашке, мужик бубнил о превосходстве котлет ихней фабрики над котлетами других фабрик, получалось, что их котлеты вообще лучшие в целом мире.
Вырвиглаз стоял рядом со сценой, под сосной. Он был зол. Вернее, даже не зол, он был раздавлен.
Потому что рядом стоял Упырь. Счастливый. Упырь держал в руках коробку. Комбайн. Всё для вашего счастья. Мама его будет довольна.
Поздравляю, — сказал я. — Никогда, Денис, в тебе не сомневался!
Он как гусеница, — недовольно буркнул Вырвиглаз. — Точит, как автомат. Он сам как комбайн. Нет, конечно, я к нормальной еде человек непривычный, поэтому желудок сдал...
Брось оправдываться. Ты дискредитировал себя как едок. Теперь тебя в батор не возьмут работать. Они ведь как набирают? Придёт к ним чувачок в истопники наниматься, а они перед ним ведро макарон! Сожрёт — записывают, не сожрёт — будь здоров. Ты какое место занял?
Какая разница?!
Значит, не выше четвёртого. Это позор.
Вырвиглаз хотел ещё что-то сказать, но тут на
сцену поднялся Озеров, и все болтуны почтительно замолчали.
Озеров был как Озеров, в джинсах, в чёрно-белом полосатом свитерке, в бейсболке.
Внимание! — Озеров помахал ручкой. — Немножко внимания! Я хочу сделать объявление. Вы, наверное, знаете, что скоро мы проведём большую краеведческую экспедицию. Два дня! С ночёвкой. Принять участие могут все желающие. Мы будем рады каждому. Экспедиция пройдёт по забытым дорогам нашего района, посетит заброшенную лесную деревню Думалово, — кстати, имение тётки Грибоедова. Также мы планируем благоустроить