Мертвецы тоже люди
Шрифт:
– Как же это возможно!
– Знаю только, что любить будешь больше жизни… И ты уже им очарована и хочешь только его…
Я в смятении посмотрела на Живу. Смутный образ мужчины возник и пропал. Вот он опускается передо мной на колени и зарывается лицом в складки платья. Сквозь тонкий шёлк я чувствую прикосновение горячих щёк к бёдрам и в смятении дотрагиваюсь ладонью до кудрей…
Я видела лишь тёмный затылок, склонившийся над коленями, но чрево чутко отозвалось на далёкий, чуть слышный зов суженого.
С трудом сохраняя спокойствие, я
– …и детей родишь пригожих, на мужа похожих… – голос Живы странным образом изменился. Вроде бы и она говорит, но без эмоций и чувств, голосом чужим, монотонным и вялым, как под гипнозом.
Смеяться уже не хотелось:
– Тётя Жива, спасибо, но…
Жива закрыла глаза и прокричала:
– В год 7514-й! Но только прежде убьёт он твоего отца, сам в полон попадёт, да тебя из полона освободит!
Я вытаращила на кликушу глаза:
– Вы что говорите! Мой отец умер!
Но Жива уже не слышала меня:
– Через три года встретишь ещё «тридцать три»! Встретишь родную кровь! Через девять лет, то, что ты носила двадцать девять дней на руке, будешь носить три лета на голове! В Глдани оба в полоне будете! Полон закончится, когда молодой лев одолеет старого!
Жива поднялась с кровати, вытянув перед собой руки, открывая невидимую дверь. На пороге комнаты Жива обернулась, и глаза её сверкали страшно и отрешённо:
– Берегись платья! Платье тебя погубит!
Жива распахнула воображаемую дверь… и исчезла.
Я испугалась, открыла рот в немом крике, но закричать так и не успела. Навалилась страшная усталость, и, упав в подушки, я уснула».
Глава 8
«Наутро Жива разбудила меня. Я с ужасом уставилась на вещунью:
– В-вы уже вернулись?
– Откуда, милая? – удивилась Жива. – Я никуда не уходила. Спала всю ночь как убитая.
«Неужели приснилось?»
– Так вы ничего не помните, тётя Жива?
– Отчего же, помню… но не всё. Я ведь, милая, когда в транс вхожу, потом мало что помню. Издержки профессии. Неужто плохое тебе что-то предсказала?
– Да так, ничего особенного.
– Ну, если ничего особенного, так и забудь. Собирайся, девонька, завтракай, бери свои грамоты, дипломы. Едем в школу…
В соседней комнате шумел телевизор. Через полуоткрытую дверь я увидела на экране энергичного плешивого карлика с длинным носом и с заострённым черепом. Богатый русский еврей распинался о достижениях ЛогоВАЗа. Карлик энергично подпрыгивал в подтверждение своих слов, стараясь выглядеть героически и, вероятно, выше. Но ничего героического в его облике не было. Не было тем более ничего советского, хотя по возрасту он должен был успеть побывать и октябрёнком, и пионером,
Толпа, на фоне которой карлик распинался, внимала и рукоплескала от восторга.
«Черномор… колдун Черномор!»
На смену «Черномору» к микрофону вышел банкир, тоже лысый, маленький, узкоплечий и с брюшком. Он дёргал бесформенной бородкой.
Ни дать ни взять – гном садовый. За гномом стояли две девицы с плакатом «Объединённый банк» и демонстрировали толпе обнажённые ляжки.
Картинка в телевизоре сменилась, и пол-экрана заняло лукавое лицо полупьяного президента. Говорил он невнятно, развалившись в кресле на фоне малахитовых колонн.
Невольно я представила президента блюющим в золотой унитаз.
«И этот… тоже Черномор!»
Я отвернулась, оглядела скромные стены избы и расстроилась. Суженый на фоне лукавых, старых и лысых мегабогачей выглядел нелепой фантазией.
«А жаль!»
– Скудель, – обронила Жива, заметив мой взгляд. – Скудель… – повторила она. – Помнишь стихи? Всё утвари простые, всё рухлая скудель! Скудель!.. но мне дороже, чем бархатное ложе и вазы богачей!.. – Батюшков написал. Ну что так смотришь… Я, между прочим, философский окончила. А раньше-то, знаешь, как учили? О-го-го, не то что вас… малахольных.
«Я – малахольная…»
Жива говорила, а я слушала спросонья вполуха.
– …к двенадцати Арий приедет, позанимается с тобой.
– Чем позанимается?
– Ораторским мастерством.
Я поперхнулась.
«Арий и – оратор! Среди немых?»
– Он что же, актёр?
Жива посмотрела на меня, покачала головой:
– Не приведи господи! Кто угодно, только не актёр.
– Вам актёры не нравятся?
– Так что ж в них хорошего? Самые сложные пациенты у меня. С юности перевоплощаются в разные личности, играют чужие эмоции и жизни. Это неизбежно способствует потере собственной личности и плохо отражается на интеллекте. С женщинами-актрисами ещё ничего, у них ума побольше, а вот мужчины – сплошь дураки и клоуны. Не видела ни одного умного актёра. Все – как дети малые.
– А как же Высоцкий?
– Он был пьяницей, запивал боль. Так бывает, когда актёр найти себя не может среди множества сыгранных личин. Все актёры – пьяницы. Не забывай, милая, Высоцкий поэт, а поэты – сплошь интеллектуалы.
– Как Шекспир.
– Шекспир – гений.
– А Пушкин?
– И Пушкин – гений.
– А Есенин?
– Есенин? Кто это?
– Ну… как же! Это же он же написал! Ты жива ль ещё, моя старушка? Жив и я! Привет тебе, привет!
– Да, я знаю, знаю… Не люблю сопливых стихов. Мужик, даже поэт, не должен распускать нюни.