Мертвецы зимы
Шрифт:
Я поднялась на ноги, стараясь не паниковать, и осмотрелась в поисках Марии.
Но вместо ее милого личика надо мной нависло гигантское багровое лицо мужчины, обрамленное рыжими волосами. Он был взбешен.
— Что вы наделали? — прорычал он с сильным русским акцентом.
— Это была просто игра, — запротестовала я дрожащим, как у нашкодившей шестилетки голосом.
Мужчина с легкостью поднял обмякшее тело князя Бориса с пола, внес его в комнату, с грохотом закрыв за собой дверь. Злополучное кресло валялось в коридоре, и одно из его колес все еще вертелось.
С отчаянным скрипом из-за угла выехала Мария на кресле, с расширенными от ужаса глазами.
— Где князь Борис? Что случилось? — спросила она.
— Он… э… — я выразительно посмотрела на дверь, потом на нее. Она встревожено, непонимающе уставилась на меня. — Он пошел к себе, немного полежать, — сказала я.
Она продолжала смотреть на меня, ее губы задрожали.
— Мне грозит беда? — проскулила она.
Я покачала головой: «Нет-нет-нет! Он просто устал. Ну а ты? Может, ты тоже хочешь вздремнуть после обеда?»
Мария, не мигая, уставилась на меня.
— Ты ужасная лгунья, — обвиняюще сказала она.
Я открыла было рот, чтобы возразить, но тут дверь в комнату Бориса начала открываться.
— Беги! — прошипела я, и она подчинилась.
Гигантская рука опустилась на мое плечо. Это был тот странный великан, и он не выглядел радостнее.
— Думаю, вам, мисс, лучше зайти внутрь, — прорычал он.
Письмо от Мистера Невилла
Сент-Кристоф,
6 декабря 1783
Дорогой Октавиус, старый плут!
Это ужасное место продолжает преподносить мне неприятные сюрпризы и нестерпимо угнетает меня. Здесь командуют скупой гусак Блум и его жена — ведьма, еда ужасная, а лечение смехотворное.
Остальные пациенты такие психи, что невозможно и представить — без сомнения, ты молишься, чтобы и я присоединился к их безумию.
Четверо придурков целыми днями пиликают свою музыку — точнее, трое, так как четвертый, слава Богу, занемог. Это противная вульгарная немецкая музыка, главные исполнители — две высохшие старые вешалки с берегов Дуная — сестры Элквитин.
Толстая сестра сносно говорит по-английски и кажется довольно умной, но вторая, тощая, только невнятно бурчит и исписывает лист за листом какими-то цифрами — без сомнения списки белья для прачечной.
И конечно, новые гости из Англии не оставляют их в покое. Это Мистер Понд обидел тощую сестру. Он выхватил у нее один лист бумаги, что взбесило ее.
— Прошу прощения, — сказал он запоздало. — Но это в самом деле экстраординарно. Это поразительно.
Его коллега, именующий себя Доктором (но на самом деле им не являющийся) кивнул.
— А я гадал, когда ты заметишь.
Он улыбнулся широкой добродушной улыбкой — такой же, какую я не раз замечал у браконьеров, несущих домой рюкзаки, полные тушек моих кроликов.
— Это…
Этот с позволения сказать Доктор Смит снова кивнул, шагнул вперед, возвращая лист очень рассерженной сестре Элквитин.
— Хелена, — сказал он проникновенно. — Вы поразительны. Намного опередили свое время. Это так необычно.
— Похоже на компьютерный код, — пробормотал мистер Понд. Какая чушь!
— Да, точно, — согласился Доктор Смит. — Это логично. Вы секси, Хелена. И, занимаясь подобной работой…
Оливия, толстая сестра, прочистила горло, и затем громко выразила свое неодобрение.
— Если вы обращаетесь к моей сестре, джентльмены, то должна напомнить вам, что она не может говорить. Моя сестра всегда блистала в математике. Но ей пришлось оставить занятия, когда болезнь сломила меня. Потом она сама заболела, без сомнения подхватив эту ужасную болезнь, когда выхаживала меня. Теперь ей удается работать лишь несколько часов в день. Чувствую, я сломала ей жизнь, — она гневно посмотрела на них — слишком возбужденно для старой перечницы.
— Вместо математики мы теперь занимаемся музыкой, — продолжила она. — Которая сама по себе чудо, думаю, вы согласитесь.
Она поклонилась Доктору Смиту, помогла подняться сестре, и они покинули комнату. Мы смотрели им вслед. Когда они скрылись за поворотом, я высказал этим глупцам все, что я о них думаю. Такая грубость по отношению к леди! Что иностранцы подумают об англичанах? К сожалению, я кричал на них слишком громко, и это мне аукнулось. Мое дыхание стало прерывистым и свистящим, и, кажется, я по-настоящему заболел.
И это называется «исцеление»! Исцеление, я умоляю!
Твой вечный друг, Генри Невилл.
Дневник Доктора Блума
6 декабря 1783
Любители!
— Прошу прощения, что побеспокоил вас, — промямлил мистер Понд, нервно запуская пятерню в волосы, — но, думаю, бедному мистеру Невиллу сильно нездоровится.
Я сердито уставился на него. Этого еще не хватало!
Я бросился в ресторан, мистер Понд семенил за мной, словно нервное насекомое. Оказалось, они с Доктором Смитом спокойно сидели за столиком, попивая травяной отвар, как вдруг появился мистер Невилл и начал кричать, как обычно жалуясь на… всё и вся. По словам мистера Понда, Невилл навис над их столиком из-за какой-то воображаемой обиды, потом вдруг побагровел и упал.
Я увидел, как Доктор Смит пытается расстегнуть рубашку задыхающегося мужчины. Нелепый парик Невилла свалился с головы, и открывшаяся огромная блестящая лысина была такой же багровой, как лицо. Из его рта текла пена, но и это не удержало его от ругани, полившейся при моем появлении.
Я начал проверять его пульс и температуру, стараясь не обращать внимания на оскорбления.
Доктор Смит пробубнил что-то насчет повышенного артериального давления. Извивающийся Невилл чуть не откусил Доктору Смиту палец, когда тот пытался помешать ему проглотить запавший язык. Зрелище не из приятных.