Мертвецы
Шрифт:
– Хватит, – сказал я.
Братья Мантоны посмотрели на меня. Мешок на лице у Фентона перестал вздыматься.
Я знал, что я сказал это, но почему-то было совсем не похоже. Как будто бы это слово вырвалось у меня изо рта само по себе. Даже голос был не похож, и этому я был очень рад. Я махнул Ли, чтобы он подошел.
Он плюнул на Фентона и подошел ко мне.
– Мне бы стоило пристрелить вас обоих, – сказал он. Дуло смотрело прямо мне в живот, но я так думаю, он просто так держал дробовик. – В чем дело-то?
Я прошептал:
– Ты не можешь…
– Чего?
Я посмотрел на Фентона и прошептал немного громче:
– Ты не можешь здесь стрелять из этой хуйни.
– Почему?
– Тут везде народ.
– Ну и? Хуй с ними. Это ж весело, нет?
– Они вызовут легавых.
– Легавые тут все тормоза.
– Они могут проходить мимо.
Он задумался ненадолго, потом сказал:
– Ладно, хуй с тобой. Держи. – Он протянул мне ружье, взял со стола мраморную пепельницу и присел рядом с Фентоном. – Дай руку, – сказал он. Потом: – Дай руку, если не хочешь ее потерять.
Фентон протянул ему трясущуюся правую руку. Потом убрал и вытянул левую.
Ли положил его руку на ковер, растопырив ему пальцы. Потом опустил на них пепельницу. Со всей дури.
Пока Фентон орал, я подошел к нему с другой стороны и положил палец на курок. Мешок опять ходил-ходуном у него на шее, а потом он перестал кричать и начал как-то странно дышать, типа, слишком быстро. Ли стянул мешок с его лица, чтобы он продышался.
– Все путем, приятель? Не волнуйся, Я ща побыстрому с твоими пальцами разберусь. Просто сядь и расслабься.
Тот снова заорал.
Я поднял дробовик.
Ли поднял на меня глаза.
– Эй, ты че, не слышал, че я сказал? Никогда не направляй оружие на человека, животное или объект, в который не собираешься стрелять. Основы техники безопасности обращения с дробовиками. И следи, чтобы палец…
Я спустил курок.
11
Мне было где-то пятнадцать, когда я убил своего старика. Ну, это было не совсем убийство. Без ножей, дубинок или там ружей. Они просто не понадобились. Когда твой враг почти все время пьян, как головастик в бочке с сидром, он становится легкой добычей.
Я был наверху, в своей комнате, листал порнушку. И еще прихлебывал из большой пластиковой бутылки с пивом и был уже хорошо датый, но меня винить за это нельзя. Не важно, сколько дерьма ты видишь в детстве. Не важно, сколько раз твой старик приходит домой и чешет об тебя кулаки. Неважно, сколько раз ты остаешься голодным, потому что он проссал пособие по безработице. Это все хуйня. Важно, что тебе все равно будет не хватать того тепла и того отупения, которые дает бухло. Если это у тебя в генах, никуда ты не денешься.
Хлопнула входная дверь.
Я закрыл журнал и на автомате сунул под матрас. Отфильтровал все лишние звуки и стал слушать, что творит мой старик. Если живешь под одной крышей с кем-то вроде него, этому быстро учишься. Он болтался в коридоре, снимал пальто и бормотал что-то себе под нос. Я пошел к двери. Она была приоткрыта. Я попытался расслышать, что он там пиздит. Если не хочешь огрести пиздюлей, сгодится любая информация. Всего я не расслышал, но похоже, обычная туфта. Какая-то стерва его прокатила как раз тогда, когда ему было нужно, чтобы она объявилась. Потом он неожиданно заорал мое имя, я аж вздрогнул.
Я никогда не знал, что говорить, если он начинал орать мое имя. Хотелось не отвечать ничего. Если ничего не скажешь, он может решить, что тебя нет. Хотя, если ничего не скажешь, а он тебя найдет, будут проблемы. С другой стороны, выглядеть послушным и покладистым тоже не катит, потому что так ты выставляешь себя мудаком. Так что в этот раз, как и во все остальные, я закричал:
– Че?
Он двинул вверх по лестнице, приговаривая:
– Ну ладно же, засранец.
От того, как он это говорил, у меня все зачесалось и волосы по всему телу встали дыбом. Хотелось заплакать. Он споткнулся о ступеньку и упал мордой вниз. И от этого взбесился еще больше. Я переминался с ноги на ногу. Кровь у меня начала течь быстрее в ожидании пиздюлей, которые мне явно светили.
Но плакать я не собирался. Я не плакал с тех пор, как понял, что толку от этого ноль.
Он поднялся и снова стал штурмовать лестницу. Я открыл дверь и вышел на площадку. Я видел, что теперь он ползет на четвереньках, боится, что если двинет на своих двоих, как нормальный человек, снова наебнется.
И тут со мной что-то произошло.
Странное ощущение. Скорее, похоже, облегчение. Как будто я вышел из тела и оставил его, чтобы оно сделало то, что нужно. И видел теперь, что из себя представляет мой старик. Животное на четырех лапах. Я оказался у лестницы тогда же, когда он туда дополз. Я ткнул ему ногой в плечо, чтобы он остановился. Он посмотрел вверх и увидел мой взгляд. В его глазах было что-то странное. Одну секунду я видел проблеск…
Не страха.
Может, понимания.
А потом вернулась его обычная тупость. Я со всей силы толкнул его в плечо и отправил в ад.
– Мой старик умер.
– Ладно, сынок. Расскажи нам, что случилось.
– Мой старик умер.
– Где он сейчас?
– Умер.
Я положил трубку и сел на ступеньку. Кто-то пришел, укутал меня одеялом и сказал:
– Не волнуйся, дружок. Кто-нибудь присмотрит за тобой.
Какие-то люди ходили туда-сюда, в основном в форме. Они его обмерили, осмотрели и сфотографировали. Потом его унесли. А я почувствовал, что возвращаюсь, снова нахожусь сам в себе.
Никто не спрашивал меня, что случилось. Им было очевидно, что он нажрался и упал с лестницы. Ну, мне казалось, что они так подумали. Но позже, когда обо мне, по идее, должны были заботиться, а я спал где ни попадя, и делал что хотел, мне в голову пришла другая мысль. Я подумал, может, они и поняли, что он не просто упал. Может, они знали правду, но их все устраивало, потому что это был спившийся старый мудак, который портил жизнь всем, а больше всего своему сыну. Может, в мире все так обычно и бывает. Ну, или по крайней мере в Мэнджеле.