Мертвое озеро
Шрифт:
Тавровский продолжал видеться с Любой у ската горы, куда она приезжала со своими товарищами. После нескольких прогулок Люба уже не дичилась его. Да и Павел Сергеич так умел примениться к характеру девушки, что, видя его бегающего с Любой вперегонку и потом в ту же ночь сидящего за карточным столом с Куратовым, никто бы не узнал в нем того же самого человека. Но Люба, к счастию, не видала его в такие минуты. Не имея сама еще прошлого, она не мучилась любопытством разгадать прошлое Павла Сергеича. Ей достаточно было заметить в нем один раз проблеск благородства души, чтоб твердо верить в его душевные достоинства. Недоверчивость к людям была еще чувством, не понятным девушке, воспитанной среди природы и не имевшей никаких столкновений
Тавровский давно уже был у ската горы. Красивое его лицо приняло такое торжествующее выражение, когда лодка подъехала к берегу, что Люба с минуту не решалась выйти на берег. Павел Сергеич прыгнул к ней в лодку и с жаром сказал:
– - Как благодарить мне вас за вашу доверчивость ко мне!
Люба не поняла его благодарности и чуть не со слезами рассказала свою ссору дома.
Павел Сергеич старался всеми силами уверить Любу, что она поступила хорошо; но Люба тревожилась.
– - Вы разве хотите остаться в лодке?
– - спросил Павел Сергеич, любуясь девушкой, окруженной со всех сторон осокою.
– - О нет! они, верно, ищут меня!
– - пугливо сказала Люба и спешила выйти на берег.
Павел Сергеич поднял Любу; она было взяла его под руку, но тотчас оставила его руку и сказала:
– - Куда же мы пойдем? ведь всё равно лодку увидят.
– - Она в осоке. Пойдемте.
И он снова взял руку Любы и продолжал говорить, как будто не замечая, что Люба пыталась освободить свою руку.
– - Пойдемте на то место, где я вас в первый раз увидел. Я каждый раз захожу на эту площадку и думаю о вас.
Люба вся вспыхнула, потупила глаза, но не двигалась с места.
– - Чего же вы боитесь? в первый день нашего знакомства вы были такая смелая.
– - Тогда была Стеша…-- поспешно начала Люба и, окончательно потерявшись, склонила голову на грудь, которая сильно подымалась.
– - Но вы меня не знали, тогда,-- а теперь? чего же вы боитесь?
И он почти против воли повел Любу за собой.
Тавровский замечал, что с Любой надо говорить и обращаться, как с ребенком: тогда она не дичилась его; и точно: лишь только голос его сделался прост, а взгляды обыкновенны, Люба, доверчиво опираясь на его руку, пошла за ним. Она сделалась весела, болтлива, совершенно позабыв и свое горе, и неловкость, которую чувствовала за минуту в присутствии Павла Сергеича. Тавровский, казалось, сам превратился
– - Я, кажется, вас ушибла?
– - говорила Люба, потирая свой лоб.
– - Нет. Я вас ушиб.
– - Вам больно! вы покраснели!
– - О нет, мне больнее, когда вы забываете окружающих, любуясь бабочкой.
– - Ах, где она? я ее уронила!
– - вскрикнула Люба и, опустившись на колени, начала ловить прыгавшую по траве бабочку.
– - Вот она!
– - кинув фуражку на бабочку, сказал Павел Сергеич. Став на колени и тихо поднимая фуражку, он прибавил: -- Дайте скорее булавку.
Люба подала булавку и занялась приглаживанием пелеринки, которая от ветра рвалась с ее плеч.
– - Вот она; любуйтесь! теперь она не улетит,-- сказал Павел Сергеич и подал Любе фуражку, к которой была приколота бабочка.
Люба с ужасом вскрикнула.
Павел Сергеич пугливо осмотрелся кругом, думая, что Люба завидела какого-нибудь зверя; но она хлопотала около бабочки; вынув из нее булавку, она с грустью глядела на ее страдания и попытки лететь и сквозь слезы сказала:
– - Что вы сделали: она теперь уж не полетит!
– - Вы меня испугали! Я думал, бог знает что вы увидели,-- смеясь, отвечал Тавровский.
– - И вам не жаль? посмотрите, сколько пыли уже слетело с ее крылышек!
– - Не беспокойтесь: она сейчас полетит.
Люба с грустью продолжала глядеть на бабочку; но вдруг лицо ее озарилось улыбкой; закинув свою головку, она радостно следила за поднявшейся на воздух бабочкой.
Павел Сергеич, стоя почти на коленях, следил не за полетом бабочки, а за Любой, которая наконец совершенно закинула головку назад, щурилась и улыбалась, провожая глазами бабочку вверх.
– - Ну, теперь вы не сердитесь на меня?
– - спросил он.
– - Нет!
– - покойно отвечала Люба, закрывая глаза ладонью от солнца.
– - Ну а если б она умерла?
Люба взглянула на Павла Сергеича и медленно отвечала:
– - Я бы очень рассердилась на вас.
– - За что же? она и так скоро бы умерла, как только настала бы осень: холод…
Люба задумалась, но потом поспешно сказала:
– - Неужели вы не знаете, что к холоду бабочка превращается в куколку?
– - Да я вообще ничего не знаю из естественной истории.
– - Хотите, я вам подарю? у меня она есть, с картинками.
– - Хорошо. Дайте вашу ручку поцеловать за это.
Люба быстро встала; Павел Сергеич последовал ее примеру.
– - Если не хотите дать поцеловать вашей ручки, то хоть опирайтесь ею на мою.
И они пошли под руку.
– - Знаете ли что: так как мы будем на том месте, где я вас видел в первый раз, то, чтоб живее его вспомнить, говорите со мной, как тогда говорили.
Люба не скоро поняла, чего хотел Тавровский, и никак не соглашалась говорить ему "ты". За спорами она не заметила, как они подошли к площадке, которая вдали вся пестрела роскошными цветами; ароматный запах их разносился по лесу.
– - Что это как чудесно пахнет?
– - с недоумением спросила Люба, впивая в себя воздух.
– - Цветы близко,-- улыбаясь, отвечал Тавровский.
– - Какие цветы -- здесь, в лесу?
– - засмеявшись, сказала Люба, но вдруг, радостно вскрикнув, кинулась бежать к площадке.
Не скоро могла она прийти в себя от удивления и восторга, очутясь в роскошнейшем цветнике. Бегая и оглядываясь кругом, она твердила:
– - Это то место, это оно!
Павел Сергеич наслаждался удивлением простодушной девушки. Подойдя к ней, он указал на небольшую беседку, сделанную из кустов роз, и сказал: