Мертвое озеро
Шрифт:
Остальные приживалки боялись Зины как огня, и, сидя в зале, они часто рассуждали между собой о страшном влиянии Зины в доме.
– - Уж коли родственника ей удалось выжить из дому, так нашу сестру и подавно! Как же нам не угождать ей?
– - мотая головой, сиплым голосом протяжно говорила приживалка с зобом и мутными глазами.
Ольга Петровна, фыркая и передергивая ушами и ртом, запальчиво замечала:
– - Вы, пожалуйста, меня не сравнивайте с собой. Я -- не вы: я не стану на часах стоять у ее дверей!
– -
– - Его оттуда выгнали!
– - язвительно перебила Ольга Петровна.
– - Злые языки! а он был всеми любим; да! и уважаем. Я сама помню, как его обласкали одни вельможи. Он, видите, раз шел в Москве и видит: у пруда стоит девушка в рубище и очами измеряет глубину. Батюшка наш подошел к ней и говорит: "Для чего ты измеряешь очами глубину?" Девушка в рубище взглянула на него и говорит:
"Почтенный старец, я измеряю потому очами глубину, что я дурная дочь". И она хотела броситься в пучину. Но батюшка наш удержал ее и, увидя, что у нее белые руки, повел ее домой. Он узнал, что она дочь вельможей, и привел ее к маменьке и папеньке. Они ужасно обрадовались, так обласкали нашего батюшку: "Вы, говорят, спасли нашу честь, вот вам двадцать пять рублей". Вот как нашего батюшку уважали!
– - мотая головой, как алебастровый зайчик, тарантила приживалка.
– - Эта девушка влюбилась в повара своей маменьки,-- подхватила другая приживалка, сестра говорившей.
– - Повар пошел в солдаты, дослужился до больших чинов. Она вышла за него замуж, и вельможи у них обедывали!
– - надменно перебила приживалка с мутными глазами и, едва успев перевести дух, продолжала: -- А уж нашу матушку как все уважали! Она умела всем угодить. Умнейшая была женщина! Сколько она нашего батюшку учила! да упрям был: не слушался. Как он служил в таможне, драгоценные камни принимал. Ну что бы по камешку прятать? Матушка ему говаривала: "Курица по зернышку клюет, да сыта бывает", а он свое: "Курица, говорит, их глотает, а я, говорит, детей пущу по миру…"
– - Эх! не всё равно -- пустил же!
– - со вздохом замечала сестра приживалки с мутными глазами.
– - Зато честное имя оставил вам,-- сказала толстая вдова.
– - Да на это и чашки кофею не купишь,-- иронически отвечала, мотая головой, приживалка.
Все вообще приживалки походили на органы в трактирах, которые стоило завести раз, чтоб они целый вечер гудели, от веселых песенок переходя к целым ариям.
Зина редко сидела в кругу их: если она была свободна, то охотнее сидела в девичьей, вела дружеские разговоры, и это ей не мешало через час наговорить на своих собеседниц Наталье Кирилловне. Зину боялась вся прислуга, потому что
Из донесений Петра, камердинера, она знала о каждом шаге Павла Сергеича, и когда дело приняло серьезный оборот, Зина явилась с лекарствами к Наталье Кирилловне и с участием сказала:
– - Не примете ли вы капель? нет, впрочем, пилюли лучше.
– - Да что такое? зачем?
– - Примите: я вам скажу радость.
– - Говори, что такое?
– - Ради бога, примите сперва: это неожиданная радость для вас,-- умоляющим голосом говорила Зина, поднося лекарство к губам Натальи Кирилловны.
Она, отклонив его рукой, сказала:
– - Эти капли от огорчений я принимаю.
– - Радость так велика, что, я боюсь, она потрясет вас. Павел Серге…
– - Что? едет, приехал?
– - привставая, вскрикнула Наталья Кирилловна.
– - Нет, нет!
– - перебила ее Зина и с таинственностью прибавила: -- Он женится!
Наталья Кирилловна выпрямилась, как всегда делывала в важных случаях своей жизни, и грозно глядела на Зину, которая, будто не замечая ничего, продолжала:
– - Петр писал своей тетке; она мне прибежала сказать.
– - Ты дура! только пугаешь меня и передаешь болтовню передней и баб. Есть ли смысл у тебя: мой племянник женится, не спросясь моего согласия! Ты стала ужасная дура.
Наталья Кирилловна была очень разгневана. Мучимая, однако ж, любопытством узнать подробнее слухи о женитьбе Павла Сергеича, после некоторого молчания она проговорила, как бы рассуждая сама с собой:
– - Женится в глуши, без моего согласия?!
– - Она, говорят, молоденькая, хорошенькая, только жаль, что черна,-- отвечала Зина невинным голосом.
– - Как черна? что такое? я ничего не понимаю?
– - сердясь, возразила Наталья Кирилловна.
– - Да как же-с: она дочь цыганки. Ее, говорят, там усыновил один барин; он сосед…
Наталья Кирилловна, вся дрожа, вскочила со стула и, грозя Зине палкой, грозно сказала:
– - Смотри, если это всё одни только сказки! Я тебя научу разбирать, что можно и чего не должно мне говорить.
– - Ах, боже мой, я, кажется, вас огорчила!
– - как бы в отчаянии воскликнула Зина и проворно подала всё нужное для письма.
Наталья Кирилловна сама села писать к своему племяннику. Она почти отвыкла писать, а волнение мешало ей держать перо в руках, и она, тоскливо озираясь кругом, произнесла имя Гриши.
Зина вздрогнула; подбежав к старухе со стаканом воды, она нежно сказала:
– - Выпейте, успокойтесь; я вижу, как я глупа! но могла ли я думать!
– - Молчи!
– - повелительно сказала Наталья Кирилловна и после долгих попыток едва могла написать несколько строк своему племяннику, которого она требовала немедленно в Петербург.