Мертвое ущелье (Логово)
Шрифт:
Он тщательно облизал ложку, обтер хлебом миску. Доел этот кусок хлеба и вытер полотенцем миску и ложку. Медленными глотками выпил большую кружку козьего молока и прилег на широкий старинный сундук у стены, подложив под голову ватник и укрывшись старым и рваным своим полушубком.
Топорков дал добро на прибытие в отряд двух новичков. Всех прибывающих в городское подполье там предварительно проверяли. А наиболее тщательно уже проверяли в отряде. И пока шла проверка, они, эти люди, были под контролем и по многим причинам никак не смогли бы сбежать, если бы даже очень постарались. Людей здесь побывало много под такой проверкой, однако так уж случилось, что ни один провокатор не вошел в доверие и не остался в отряде. Провалов
О том, что было выяснено на допросе оберста, в отряде знали немногие: командир, комиссар, начальник штаба, Хохлов, он же и переводчик, и еще один человек — «Королевич», то есть дед Елисей. Для всех остальных два офицера Красной Армии, прибывшие в отряд, являлись обычными новичками, которых, как всегда было принято, проверяют.
Работы в лагере хватало: ухаживать за лошадьми, заготавливать дрова для многочисленных печек в землянках, ходить в наряды — охранять лагерь, работать на ремонтном пункте — восстанавливать поврежденное оружие, изготавливать мины из взрывчатки добытых партизанами снарядов или авиабомб и всякая другая работа.
Новички обычно занимались этим наряду со всеми остальными. Конечно, и в наряд они ходили, но кроме наружной охраны лагеря и других особо ответственных постов и объектов,— в основном их назначали на внутреннюю службу. Для новичков это было обычным делом.
Уж так получилось, что Игнат сразу познакомился с обоими лейтенантами. Отоспавшись после задания, он пошел на ремонтный пункт, хотел поближе посмотреть, какие мины делают в отрядной мастерской и как это все происходит. Как раз там и трудился офицер-артиллерист, прибывший в отряд по направлению верховского подполья. Он умело разбирал снаряды, вывинчивая взрыватели, и на печке вытапливал тротил из корпуса снаряда.
Звали этого новичка Валентин Бармин, он был лейтенантом, а по возрасту — года на четыре старше Игната. Они разговорились, и он Игнату понравился: серьезный, спокойный, вдумчивый, по виду крепкий парень.
— Где довелось воевать?
— Почти и не довелось. Осенью сорок первого ранили в плечо, и... Попал к ним в лагерь. До этого, правда, наша батарея несколько раз отбивала танковые атаки, это все в августе было. У меня было две гаубицы 122-х,— знаешь?
— Видел. Стрелять не приходилось.
— Ну вот из них и лупили мы прямой наводкой по этим... С крестами. Три штуки сожгли. А вот в сентябре я оплошал... А потом — колючка, собаки, «ахтунг, ахтунг», и одна надежда — сбежать.
— А как получилось?
— Проверяешь...
— Да нет... — Игнат даже растерялся,— я сам здесь недавно...
— Да я понимаю, не в игрушки играем... Ты разведчик?
— Ага.
— Ну так вот, сговорились мы с ребятами. Шестеро нас было. Все боялись, нет ли среди нас провокатора. Да не было, значит... Иначе бы не убежать... Во время работы, а мы песок грузили в карьере, мы вшестером и попрятались, зарылись в песок. Я зарылся глубоко, может, метра на полтора, а сухой веточкой, что заранее себе приготовил, протолкал дырку для воздуха. Сырой песок и держался, не засыпал дырку. Хотя народу было очень много, немцы все-таки заметили наше отсутствие, очень долго искали, дотемна, все перерыли, двоих нашли и сразу же расстреляли. А мы вчетвером в лесу потом встретились. Один из наших и видел все, как тех нашли. Потом еще двое потерялись, когда нас немцы преследовали... Вот мы вдвоем с Валеркой Галкиным и выбрались. Он тоже лейтенант, только пехотный. Его в отряде к лошадям приставили... И как только собаки нас в песке не нашли... Видать, натоптано там много было заключенными, да и песок сырой, не такой запах сильный. Я все время слышал лай и ждал конца. А потом ночью еле выбрался из песка. Там еще одна колючка была, на карьере, но она не под током. Так и ушел... Я все это уже рассказывал и в Верховске, и командиру отряда тоже...
— Да я не...
— Я понимаю... Тебе — так... По-товарищески.
Они помолчали. Игнат видел в глазах этого смуглого высокого парня бесконечную тоску. Казалось, после всего пережитого он даже не рад спасению, поскольку никакое спасение не позволит забыть все то, что было там, за колючкой, за вышками.
Через десять минут Игнат увидел и второго лейтенанта. Бармин прошелся с новым приятелем в порядке перекура и, зайдя на конюшню, познакомил его со своим товарищем по плену.
Они посидели возле фыркающих лошадей, немного поговорили. Галкин был тоже худощав и крепок, как и Валентин, после лагеря уже прошло время, и оба лейтенанта подкормились, худобы уже не было заметно. Но в глазах тоже была тоска. А в голосе сквозила злость, ненависть к немцам, принесшим нашей Родине столько страданий. Чем-то оба парня были даже похожи, может быть, этой лагерной тоской в глазах?.. Игнат слышал, что немецкие лагеря оставляют в человеке вечный след — и в душе, и на руке,— несмываемый, нестираемый номер. Политрук на фронте рассказывал.
11. ДИВЕРСИЯ
— Ну что будем делать, комиссар? — Топорков еще раз пробежал глазами расшифрованную записку из города. Она кое-что меняла из предположений и подозрений. Из подполья писали: «Прибыл новый начальник верхов-ского гестапо штурмбанфюрер Хорст. Возможно, это и есть тот специалист, о котором вы сообщали. В город постепенно прибывают войска. На новый аэродром прилетели бомбардировщики «Ю-87». С этой операцией желательно поспешить. Иван». Иваном подписывался секретарь подпольного горкома ВКП(б) Еремин. Звали его не Иваном, а Петром Васильевичем. Но так было удобнее и спокойнее в целях, конечно, конспирации.
— Еремин торопит нас, Виктор Петрович,— комиссар говорил спокойно, но чувствовалось, что он нервничает,— с аэродромом ясно, сегодня ночью и надо будет провести эту операцию. Хохлов и Кулешов пойдут, и Углов, конечно, тоже. Я думаю, сегодня лучше, командир?
— Добро, пусть идут сегодня. Подготовки никакой больше не надо. Все уже сделано. Данные наизусть заучили за это время. Вторая неделя пошла. Теперь бы только ночь потемней.
— Это точно, командир.
— А что будем делать с этими двумя лейтенантами?
— Вот это меня как раз тоже очень беспокоит.
— Да... И подпольщики считают, что этот Хорст, или как его там... и есть тот самый специалист, о котором сообщил оберст. Так что, пожалуй, это наши домыслы, в отношении провокатора...
— Может быть, командир... А может... Все может быть, конечно. Но, по обычным нашим меркам, люди к ним, к двоим новичкам, присмотрелись и как-то уже проверили. Теперь надо в деле проверять. Но совсем наблюдение снимать нельзя.
— Это, конечно, комиссар, само собой. А специалист, возможно, и есть этот гестаповец. Он еще себя покажет, польет, гад, кровушки русской. Они по этой части все специалисты.
— Ладно, командир, на то и мы здесь, чтоб их черную кровь пускать.
— Да... Ну что, иди, комиссар, передай приказ Хохлову: сегодня ночью — время сам выбирает — диверсия на аэродроме. Пусть постарается уничтожить самолеты. Хотя бы несколько. Ну и главное — вывести из строя аэродром.
— Понятно, командир, я пошел.
Ночь опять выдалась темная. Легкие порывы ветра шуршали и посвистывали в черных ветвях елей. Игнат слушал эти звуки, и ему иногда казалось, что он там, в архангельской тайге, что сейчас следом выскочит Хромой и, высунув длинный язык и подняв пушистый большой хвост, побежит рядом. Но Хромого не было, а шорох лыж возвращал его к военной действительности. Он шел первым, за ним — Васька Кулешов, и замыкал шествие Хохлов.