Мертвые бродят в песках
Шрифт:
– Я знал, что ты поймешь меня. – Он погладил ее плечи. – Мы едем в Алма-Ату. Вы там поживете какое-то время, а я поезжу, поищу работу. Сейчас для меня главное – подальше уехать отсюда. Это тоже тяжело, но это легче, чем видеть, как умирает море, чем слышать его предсмертные стоны… Я… – Задыхаясь от нахлынувших чувств, он расстегнул ворот рубахи. – Я не могу… Ступай, тебе пора отдохнуть. Я побуду один…
Айтуган молча кивнула и ушла в купе. И только здесь она дала волю своим чувствам – уткнулась лицом в подушку и разрыдалась.
Позади оставалась родина.
Впереди их ждала неизвестность…
V
Больше месяца непрерывно лил ливень, не прекращаясь ни на один день. Казалось, растаяли снега Памира и Тянь-Шаня, как молил о том Аллаха Насыр. Растаяли и понесли свои бурные воды к морю, сметая на своем пути бетонные плотины. Пять раз в день садился Насыр на коня и отправлялся к берегу, чтобы там вознести благодарение смилостивившимся небесам. Впрочем, теперь до моря можно было дойти и пешком даже самому престарелому аксакалу. Обширное побережье, рельефы бывших заливов и впадины небольших озер – все это пространство теперь было полно воды. Плескались, шумели рядом с Караоем волны, играла, резвилась в них рыба: крупные белуги, сомы и даже осетры – откуда что взялось? В радость теперь было молиться Насыру –
А ведь поначалу, когда его выбрали муллой, с тяжелым сердцем приступил он к своим новым обязанностям, хотя и понимал, что не может быть жизни в ауле без муллы. Жизнь текла своим чередом: рождались дети, умирали старцы, случались и свадьбы. Поначалу не знал он ни одной молитвы наизусть, в которой Аллах благословлял бы людей на земные дела. Корлан, которая была очень набожной, взялась за Насыра не на шутку, хотя и усмехалась нередко, особенно в первые дни: грубые ладони, прямая спина Насыра не очень-то располагали думать, что он может быть истинным муллой. Много времени проводили они с Корлан над молитвенником, над мудреными страницами Корана, чтобы понять и запомнить то, что требуется в служебном обиходе священнослужителю. Кроме того, Корлан стала неукоснительно требовать от Насыра: «Не пропускай время молитв – тебе это теперь нельзя. Если люди забывают Аллаха, то мулла должен помнить о нем ежеминутно!» Первое время Насыра сильно сердила назойливость байбише: «Отцепись, какой из меня мулла? Я пошел навстречу людям только потому, что надо было кому-то обряжать усопших. Но я не обещал никому молиться по пять раз на день. Молишься сама – вот и молись!»
«Да как же ты можешь так отвечать! – сердилась Корлан. – Вот услышит тебя Аллах – накажет!»
И добилась-таки своего Корлан. Хоть и не носил Насыр чалмы, а молиться стал, как то было положено. После отъезда Кахармана это стало его потребностью – частенько он разговаривал с Всвышним о сыне, частенько находил утешение в этих разговорах.
И вот теперь он своими молитвами добился небывалого. Милостью Аллаха озарилось побережье! Уже через полмесяца непрерывного ливня море разлилось, размахнулось щедрыми крыльями по всему побережью: вновь стали полниться тяжестью рыбацкие сети. А Насыр радостный ходил по Караою и каждому встречному говорил: «Вот она, сила молитвы! Перед вами снова море как много лет назад – выйдешь из дома, и оно плещется совсем рядом…» – «Благослови тебя Аллах, – отвечали ему люди. – Дай Бог, Насыр, счастья твоим детям». Вскоре старики зарезали барана и снова стали благодарить и Аллаха, и Насыра, к скорби которого Бог обратил свои всевидящие очи. К вечеру того же дня к дому потянулись люди с подношениями: кто вел овцу и привязывал ее к насыровскому забору, кто нес полтуши сайгака. А кто и драгоценности – золотые, серебряные кольца, браслеты, серьги. Во дворе расстелили белый платок – и все это складывалось прямо туда. Прибили и шест к крыше его дома – на шест повязали белую тряпицу. Это означало, по старому казахскому обычаю, что в доме живет святой человек. Насыр и Корлан в это время были заняты вечерней молитвой. Бериш, заметив суету за окном, вышел во двор и опешил, увидев оказавшегося совсем рядом Есена: «Ничего не пойму! Что здесь происходит?» Есен рассмеялся, хлопнув друга по плечу: «Ну, теперь-то вы заживете. Обычай! Видишь, как твой дед разбогател?» – «Что ты за глупости городишь!» – оборвала шутки Есена его мать. Вечерело… Вскоре во дворе остались одни лишь старцы. Один из них обратился к Беришу: «А где дед? Зови его сюда!» – «Он сейчас молится», – ответил Бериш. «Иа, Алла, тогда не беспокой его». «Сам скоро выйдет» – рассудили аксакалы. Бериш поторопился в дом. Насыр, натягивая на ноги легкие чирики, был в недоумении: «Что там у нас во дворе творится? Зачем собрались люди?» – «Они вас дожидаются, дедушка…» – «И чего им нужно от меня?» – не понимал Насыр. Он переступил порог и ахнул, увидев и скот, привязанный к забору, и кучу добра посередине двора. «Ей, добрые люди, что здесь за базар? На какие еще страдания хотите вы обречь меня, когда я уже собрался в могилу?» – гневно выкрикнул он. Люди почтительно отвечали Насыру: «Это подношения, которые необходимо делать всякому мулле. Грех тебе отказываться от них…» Насыр вновь вскричал: «А я считаю, что больше греха возьму на душу, если не откажусь от них! Немедленно все забирайте назад! Вы подумали, как я после этого буду смотреть вам в глаза, глупые люди? – Он прошел в глубину двора, взял весла и приказал внуку: – Бериш, ну-ка давай сюда Есена, да выйдем в море, пока не стемнело». Старцы почтительно расступились перед ним, и они с Беришем покинули двор. Аксакалы после слов Насыра долго качали головами, поставленные в двусмысленное положение. С одной стороны, им было ясно, что этих подношений Насыр совершенно точно не примет. С другой стороны, было как-то неловко и им самим возвращаться назад с отвергнутыми дарами. Но и печалиться они особо не могли, каждый внутренне радовался за Насыра, одобряя его твердость и бессребренничество. Поэтому они неспешно, но с готовностью стали отвязывать скот, разбирать золото и серебро. Расходились не оскорбленные, а скорее просветленные, с легким сердцем.
Есен, оттолкнув лодку от берега, пошутил, кивнув на дом Насыра: «Насыр-ага, а ведь не слишком-то наши люди опечалились вашему гордому отказу. Сдается мне – наоборот». Есен любил острое словцо, любил анекдоты, шутки – можно было представить, как его позабавила увиденная картина. «И хорошо, – ответил Насыр. – Еще меньше печалюсь о том я. К чему мне богатеть за счет односельчан?» – «А Беришу? Может, ему денежки пригодятся?» И Есен лукаво подмигнул дружку. «Сам заработает», – коротко ответил Насыр и положил руку на плечо внука, как бы спрашивая тем самым: «Не так ли?» Есен продолжал безобидно дурачиться: «А вот Беркайыр мулла, когда покидал Караой, до последней минуты бегал в мыле: все ему казалось, что не хватит грузовика для его скота…» – «Смотри, – вдруг рассмеялся Насыр, – у моего забора осталась одна единственная телка, а ведь она твоя, Есен!» Есен тоже рассмеялся: «Ох, и зоркий у вас глаз, Насыр-ага! Мать настояла: все повели, а мы что с тобой, хуже других?» – «Эх, Жаныл, порой женская гордыня граничит с глупостью. Ведь последняя она у вас! Чем думали дальше жить?» – «Не пропадем, – серьезно ответил Есен. – Это не главное». Насыр покачал головой: «Такой же добряк, как и твоя матушка, – до безрассудства… Поучился бы у отца: он был трудяга, но и скуповат был, в меру, конечно». – «Смотрите!» – крикнул вдруг Бериш, показывая рукой в сторону берега. По берегу мчался табун кобылиц. За ними стремительно летел огненно-рыжий жеребец – длинногривый, длиннохвостый! Казалось, что рыжая спина жеребца огнем пылает в багровых лучах заката. «Красавец, ух и красавец! – воскликнул Есен. – Давненько они не показывались, Насыр-ага: с тех самых пор, как увели у Мусы вороного!» Бериш привстал, бросив весла: «А я
Есен только покачал головой. В ответ поставив сети, рыбаки стали возвращаться к берегу. Когда они вытаскивали лодку, мимо них прошла Кызбала, за ней шествовала коза с козленочком. Как правило, безумная всматривалась в лица возвращающихся рыбаков и при этом всегда что-то невнятно бормотала. Но сегодня она не обратила на них особого внимания. Светлое бумазейное платье сидело на ней аккуратнее привычного, волосы были взяты в тугой узел на затылке. «Даже Кызбала изменилась в эти радостные дни!» – воскликнул Насыр. «Между прочим, – заметил Есен, – дикие лошади от людей шарахаются, а вот Кызбалы они почему-то не боятся». – «Что ты такое говоришь!» – почему-то испугался Насыр этого обстоятельства, показавшегося ему весьма странным. «Стану я врать! – живо принялся доказывать Есен. – Муса это тоже знает, да и многие видели». – «Ладно, – сказал Насыр, – ступайте домой, а я посижу на берегу».
Ребята уже подходили к аулу, когда увидели бегущую им навстречу Жаныл. Она бежала, путаясь в подоле длинного платья. «Что-то с матерью случилось», – пробормотал Есен. Бериш взял у него весла, и Есен поспешил навстречу. «Апа! – крикнул он. – Что стряслось?» Жаныл ничего не ответила. Обняла сына, посмотрела ему в лицо, и вместе они торопливо направились к дому.
Во дворе Бериш встретил Мусу – он о чем-то оживленно говорил с Корлан. «Где дед?» – спросила Корлан. «Остался на берегу». – «Беги скорее за ним, у нас тут чуть беда не стряслась!» – «Не надо», – остановил его Муса и сам отправился к Насыру. Скоро Корлан успокоилась и принялась хлопотать вокруг внука: «Выпьешь шубата, ягненочек? Или проголодался? Ну, тогда пойдем в дом, сейчас тебя покормлю…»
Бериш сел за стол, с жадностью принялся есть все, что старая Корлан выставляла перед ним. Наконец она села напротив, подперла ладонями щеки и вздохнула: «Соскучился, наверно, по родителям?» – «По братишкам тоже», – добавил Бериш. «Теперь уж только к школе поедешь домой». – «Бабушка, а я узнал, что вы родом из Семипалатинска». Бериш прожевал и с интересом ждал, что ответит Корлан. «Да, из Семипалатинска. Только откуда же ты это знаешь?» – «Дедушка рассказывал». – «Вот уедешь ты осенью, а мы останемся довольны, если у вас там все будет хорошо. Помогай отцу – ты у нас совсем большой теперь. Тяжело ему там будет, в чужом-то краю. Чужие – они и есть чужие, сыночек. Жалко, никого не осталось из моих родных там – все ж была бы помощь. Умерли все в голодный год. Одна я выжила…» – «Расскажите, бабушка!» – «Меня спас твой дед и его мать – пусть земля будет ей пухом…» – «Бабушка, а откуда он взялся, этот голод?» – «Откуда? – задумалась Корлан, поправляя платок на голове. – А откуда берутся все беды, как ты думаешь? Сам себе их создает человек. Казахи Сары-Арки в те времена не занимались земледелием, жили тем, что растили скот. Пришла беда, которая называлась конфискацией. У народа весь этот скот забрали. Хлеба не было, скотины не стало – чем должны были люди жить? Стали они тогда подаваться в города – а в городах было не лучше. Много тогда людей не дошло до города, погибли в пути. Степь была полна мертвецов, страшный стоял смрад, что и говорить… – Корлан смотрела вдаль, перестав замечать Бериша, потом очнулась. – Да куда же наш дед запропастился? Куда его унесло?» Она встала, Бериш увязался за ней. Телка Есена все еще была привязана к насыровскому забору. «Что же Есен ее не заберет? Ведь дедушка сказал ему…» – удивился Бериш. «Отвяжи животину да отведи к ним. Жаныл сейчас не до нее, наверно. Эта городская сноха бросила их и укатила обратно. Говорят, навсегда. Ох и бесстыжая! Да и на жениха ее нового любопытно посмотреть бы! Тоже, наверно, фрукт!» – «Это Сауле уехала?» – удивился Бериш. «Так ее звали Сауле? Значит, она. Дура, ой дура – да за Есеном жила бы как за каменной стеной! Совсем не те пошли нынче женщины: все жаловалась – воду ей, видите ли, тяжело коромыслом носить. Тоже мне, ханша! – Помогая отвязывать телку, бабушка стала наказывать Беришу: – Пусть Жаныл плюнет на все да не убивается – скажи, Корлан зовет ее, почаевничаем. А сам побудь с Есеном – парню нелегко, наверно».
Есена Бериш застал сидящим на пороге. Бериш отвязал веревку, отвел корову в сарай, а сам подсел к другу:
– Где мать?
– Зачем она тебе?
– Бабушка зовет ее пить чай…
– Хорошие у тебя дед с бабкой, сердечные… Апа! – крикнул он в открытые двери. – Корлан-апа зовет тебя на чай…
Жаныл не ответила. Послышался детский плач, следом голос Жаныл: «Спи, маленький, спи…»
– И ребенка оставила? – опешил Бериш.
– А, ты уже в курсе, – проговорил Есен. – Телефонизирован наш аул что надо, беспроволочный телефон в действии… Жаныл вышла из дому с ребенком на руках:
– Ну и дрянь! Хоть бы от груди оторвала – потом уж! Нет – бросила, и все!
– Ничего, мать, мы его на верблюжьем молоке вскормим: богатырь у нас вырастет! – Он тронул сынишку за носик, мальчик запищал опять. Жаныл, укачав младенца, проговорила:
– Тебя-то я не верблюжьим молоком вскармливала… В самом деле, пойду схожу к Корлан…
Она ушла, а Есен подошел к валявшейся штанге, которая представляла из себя два тракторных колеса, приваренных к концам толстого лома, и рывком поднял ее. Подержал сто килограммов над собой, с размаху бросил на землю и воскликнул: