Мёртвые душат. Мертвые пляшут
Шрифт:
– Всё равно до глупости?
– Да. Потому что Владыка был по-настоящему мёртв всегда, даже когда мог нам отвечать.
– Прошу прощения, отсюда я снова не понимаю.
– Хорошо, объясню. Что такое наше посмертие?
– Посмертие? Это возможность преодолеть ограниченность рамок жизни...
– Как бы не так! Посмертие - это болезнь. Понимаете, Пендрис?
– Болезнь?
– Да, но особая болезнь; болезнь к Смерти, как сказали бы некрософы. Оглянитесь, Пендрис. Полюбуйтесь этими добрыми крестьянами, что стоят перед
– Ну да, - с сомнением произнёс Пендрис.
– Чем их посмертие отличается от нашего?
– Разве ничем?
– Я скажу, чем. Во-первых, качеством бальзамов, используемых для подготовки тел; во-вторых, ещё одной маленькой деталью: кому принадлежит суэнита.
– И всё?
– И всё, - твёрдо сказал Дрю, заставив Пендриса задуматься. Пендрис думал о том, что доказывают эти крестьяне, и почему Владыка Смерти не просто мёртв, но
мёртв
, и, будучи не в силах этого постигнуть, склонялся к тому, чтобы просто поверить образованному посланнику Смерти. Но Дрю не ждал от него слепой веры.
– Постой здесь, погляди на наше посмертие, - предложил он Пендрису, - а я пока пройдусь к замку, постучу в барабан.
Пендрис послушно остался стоять, досадуя на собственную тупость, а Дрю спустя какое-то время стал помогать ему думать далеко разносящимся барабанным ритмом.
И подумал Пендрис: есть жизнь, и есть смерть, а это посмертие - ни то, ни сё; истинно слабым и ни на что не годным даром является посмертие, которое привело этих крестьян к параличу, а тщательно подготовленных конных арбалетчиков не защитило от болота. Может быть, это имел в виду Дрю из Дрона, когда привязывал к одному из крестьян своего израненного крылатого коня.
Сейчас Пендрис с крылатым конём посланника остался наедине и, хотя обычно мёртвые кони выполняют волю лишь одного хозяина, мог бы попытаться вскочить на него, принудить к движению, а дальше - поминай, как звали. Но Пендрису некуда было ехать, а потому он решил пока что остаться здесь, понабраться у Дрю из Дрона ума-разума. Пендрис чувствовал, что бывшему предмету его вооружённого преследования открылось нечто глубокое и важное.
Когда Пендрис подошёл к замку Мнил и изложил свои соображения Дрю, сидящему на холме у его стен, прямо на снегу, с барабаном, тот, не прерывая игры, придирчиво сверил эти догадки со своим озарением.
– Нет, - сказал он, - дело не в том, что посмертие у нас слабое, дело в том, что оно не ведёт никуда. Вопрос
смерти
Владыки Смерти - это вопрос смысла. Какой смысл мы можем иметь, если посмертие нас превращает в набор вещей? Спору нет, крепких, надёжных, но - вещей? Моё посмертие не то чтобы мне не пригодилось: оно позволило мне перенести три жёстких арбалетных залпа и расшибание в лепёшку о запертые врата Порога Смерти. Вопрос в том,
я
ли это перенёс. Понимаете, Пендрис?
–
– Что мы получили с посмертием, Пендрис? Получили ли мы просто совершенное продление нашей несовершенной жизни, или же - нечто иное?
– Нечто иное, - предположил Пендрис.
– Что мы потеряли с посмертием? Только ли былое несовершенство нашей жизни, или же - нечто иное? Не гадайте, Пендрис, я вам скажу. В обрядах перехода в посмертие мы теряем нечто важное - то, что мы именуем "тенями" и надеемся сохранить в "призрачных шкатулках" - киоромерхенных суэнитах.
– Само собой, - согласился Пендрис.
– Изъятое из нас начало - эти самые "тени" - важно знаете чем? Оно делало нас нами. Оно давало нам свободу выбора. Вы видели крестьян, полностью лишённых "теней", не так ли, Пендрис? Наше с вами положение несколько лучше: изъятые у нас тени находятся с нами, или спрятаны в надёжных местах. Но они - всё равно изъяты. Наши тени, Пендрис, находятся в заключении в маленьких коробочках, а если выпустить их оттуда, будут неприкаянно слоняться по местности, пока их не вернёшь, но вернёшь не к нам, Пендрис, а обратно в эти дурные суэниты. Теперь понятно, почему наше хвалёное посмертие - болезнь?
– Но почему же, почему же мы не можем вернуть себе наши тени, если они для нас так важны?
– Потому что нас уже нет, дорогой Пендрис.
Глава 28. Шипы погибели
Когда Чичеро передал Дониа суть разговора с Плюстом, тот его внимательно выслушал и сказал:
– Пошли убьём Эйуоя!
Чичеро вздохнул и привычно ответил:
– Сейчас не время для этого.
Но тут из потайной двери в стене, открывшейся в десяти шагах от Чичеро с Дониа, вышел сам Бларп Эйуой, и сказал посланнику:
– В одном вы ошибаетесь, Чичеро. Время как раз пришло. Весь замок пришёл в движение...
Тут Дониа из Шкмо выхватил из рукава кинжал и с перекошенной физиономией набросился на Эйуоя. Тот, однако, был готов к его броску, и, играючи, поставил подножку, от которой Дониа растянулся на полу. Наступив тяжёлым сапогом на кисть руки, сжимавшей кинжал, Эйуой вновь обратился к Чичеро.
– Я знаю, посланник, что вы мне сейчас не доверяете, но я предлагаю вам присоединиться к большому отряду, который идёт убивать великана.
– Он лжёт!
– завопил Дониа, лежащий на полу у него под ногами.
– Кто вы такой, Бларп Эйуой!
– повторил свой давешний вопрос Чичеро.
– Об этом после, - отмахнулся карамцкий купец, - кто бы я ни был, победить великана Плюста необходимо, ведь так?
С этим трудно было не согласиться.
– Чичеро, убейте его, он работает на Плюста!
– выкрикнул Дониа.
Бларп Эйуой рассмеялся:
– Что ж, идёмте к Плюсту все вместе. Там и выяснится, кто на кого работает.