Мертвые из Верхнего Лога
Шрифт:
Хунсаг напрягся и подался вперед — вот оно, то воспоминание, ради которого ему пришлось «просматривать» скучную и бессмысленную жизнь африканской знахарки.
Колдун, на местном наречии бобогото.
Человек, который живет вечно. То есть это здесь так считают. Редко кто из местных доживает до шестидесяти, а ему, должно быть, под сотню лет. Век — обычный срок для тех, кто смолоду занимается телом и душой.
Человек, который может все.
Человек, который умеет оживлять мертвецов.
Горячие мурашки волной пробежали вниз по позвоночнику Хунсага, от предвкушения
«Давай, давай, милая, — прошептал Хунсаг. — Успей, пожалуйста, успей. Я позабочусь о том, чтобы тебе не было больно. Расскажи мне о нем все. Такая информация стоит жизни… во всяком случае, твоей».
Бобогото был очень высоким — на голову выше всех мужчин, которых доводилось встречать Харуме. У него тяжеловатый колючий взгляд. Беглянка смотрела на него и от страха не могла ни слова вымолвить. А он улыбнулся, погладил ее по голове и протянул глиняную миску с какой-то необычной клейкой кашей. Жестом показал: ешь.
Каша оказалась с горчинкой и пахла травами, но Харума послушно съела все до последней ложки. Бобогото удовлетворенно кивнул, забрал у нее миску, а затем перевязал ее ноги тряпками, смоченными в коричневатой воде. И только потом попросил рассказать, как она очутилась ночью в лесу, почему так плакала. Харума и рассказала. Колдун слушал внимательно, серьезно, ни разу не перебил, хотя она стеснялась и путала слова. А потом бобогото сказал:
— Ты должна его убить.
Харума встрепенулась недоверчиво, ее сердце сделало акробатический кульбит. Она бы давно убила ненавистного и ненавидящего, ведь и сама много раз думала о том же. Только вот с убийцами в их деревне расправлялись строго: ставили к изгороди, и каждый кидал в них нож, причем старались не сразу попасть в живот или в сердце. Иногда казнь длилась несколько часов.
— Я тебе помогу. И тебе ничего не будет. Еще и бояться тебя начнут, ты станешь могущественной.
— Тебе-то это зачем? — осмелев, спросила Харума.
Колдун не ответил, продолжал свое:
— Хоронить мужа не будешь. Я его заберу.
— Но зачем?
— Не твое дело. — Бобогото говорил медленно, как будто она была ребенком, едва научившимся различать слова. — У нас сделка. Я тебе даю свободу и власть, ты мне — мертвое тело. Договорились?
Харума кивнула. Ее зубы стучали, хотя утро было жарким и душным.
Бобогото дал ей мешочек с черным порошком. Велел разделить порошок на четыре части и всыпать в воду мужа четыре дня подряд, на рассвете. Потом останется только ждать.
И Харума вернулась в деревню. На нее косились подозрительно — провела ночь в джунглях и осталась жива. Но она расплакалась, показала раны на ногах. Мямлила — ничего не помню, уснула в доме, а проснулась в лесу, не понимаю, что со мной случилось. Так велел отвечать бобогото. Ей с трудом, но поверили, хотя и продолжали смотреть с опаской.
Больше всего Харума боялась, что муж заметит, как она подсыпает в его глиняную флягу порошок. Ведь тогда ей конец! Но все прошло гладко — его рассветный сон был крепким. Спустя четыре дня мужчина отказался от еды, ушел на край деревни, и там его рвало так жестоко, что он даже не мог подняться с колен. Харума отнесла ему воды. Деревенский врач велел выспаться. Ночью муж скончался в полузабытьи.
Похороны были назначены на следующий вечер. Весь день жители деревни готовили погребальный костер. На закате к Харуме в дом пришел скорбный караван с носилками из высушенных лиан. Все в белом — так было принято прощаться с усопшими.
Но в доме оказалась только Харума, тоже в белом. Молодая вдова сидела на циновке, обняв колени, раскачивалась, плакала и повторяла одно и то же:
— Я не знаю, не знаю, не знаю, где он… Он встал и ушел. Он был мертвый, но ушел, в лес, сам…
Тут уж на нее ополчились. Заперли на ночь в хижине, а у дверей поставили стражу. Харума тряслась от страха — а что, если обманул бобогото и вместо обещанного могущества ее оставят в пыли с выпущенными наружу кишками?
На утреннем допросе она держалась спокойно и твердо, как велел колдун. И отвечала так, как тот сказал. Харума не спала всю ночь, что и помогло — реальность воспринималась словно со стороны.
— Накануне мне приснилась черная курица, которая ходила по двору и склевывала жирные белесые личинки. Я удивилась и подошла ближе. Оказалось, что это глаза. Их было много, раскиданных по всему двору…
После ее слов все загалдели, повскакивали с мест. Судьи старались совещаться вполголоса, но Харуме удалось разобрать: «Невеста… Бобогото зовет… Им всем сначала снилась черная курица, а потом он приходил. Связываться опасно…»
И ее оставили в покое. Отпустили и позволили вернуться в дом, остаться в деревне. Но смотрели как-то странно, старались сами с ней не заговаривать. Однако когда говорила она сама, не перебивали и ни в чем не отказывали.
Харума ждала, что будет дальше. Долгое время ничего не происходило, но однажды ночью кто-то нетерпеливо потряс ее за плечо. Она открыла глаза и увидела бобогото. С улыбкой колдун приложил палец к мясистым губам.
— Ты молодец. Все сделала правильно. Я принес тебе порошки.
— Порошки? — перепугалась юная вдова. — Значит, я должна опять…
— Нет, нет, — успокоил ночной гость. Но потом все же задумчиво добавил: — Не сейчас. Вот, смотри… — И он выложил на стол несколько разноцветных мешочков. — Если у кого разболится зуб, приложишь щепотку из красного. Если живот — растворишь в воде немного из зеленого и дашь выпить. Рана — черный мешок. Надо взять столько, чтобы вода стала коричневатой, но оставалась прозрачной. Намочить тряпки и приложить — кровь остановится. Ты научишься. Все поняла?
Харума кивнула, но не смогла не возразить:
— Только вот в деревне есть лекарь. Кто ж меня послушает?
— Послушают. Ты, главное, делай свое.
Случай представился через несколько дней — младший сын одного из старейшин пропорол ногу. Деревенский врач прописал мази, но нога не заживала, из раны несло сливной ямой и сочился желто-бурый гной. Да еще и температура у юноши поднялась.
— Надо рубить, — решил лекарь, и старейшина зарыдал над телом бредившего сына, обреченного стать калекой.