Мертвые из Верхнего Лога
Шрифт:
Динино цветастое платье мелькало между деревьев. Лопата усмехнулся и неспешно порысил за девушкой.
Дина бежала между деревьев, по-кенгуриному перепрыгивая через заросшие изумрудным мхом кочки. Истерика, набирающая обороты, словно снежный ком, катящийся с горы, придавала ей сил. За спиной мерещилось тяжелое сопение преследователя, но Дина не оборачивалась, зная, что стоит ей встретить ледяной взгляд этого, в сущности, мальчишки, как она не выдержит — ватно подогнутся колени, синим айсбергом застынет в горле дыхание, и только сердце будет гулко отстукивать в висках.
Связанные за спиной руки онемели, ей было трудно балансировать, и несколько раз девушка падала на колени. Однако тут же поднималась и продолжала бежать наугад, не чувствуя направления, натыкаясь на ветки кустарников, которые иногда до крови царапали кожу на ее лице. Боли Дина не чувствовала.
Она не знала, сколько времени прошло, и вдруг в какой-то момент поняла, что больше не слышит за спиной похрустывания веток. Беглянка рискнула остановиться и только тогда поняла, как устала. Волосы у лица взмокли, сердце едва не выпрыгивало из груди.
Вокруг никого не было. Монотонно и гулко отсчитывала чей-то век кукушка. Шелест листвы был похож на мерный гул далекого моря. Дина перевела дыхание и попробовала освободить руки. Бесполезно — жесткий жгут впился в запястья, и чем больше она трепыхалась, тем туже затягивался узел.
Откуда-то издалека послышалось: «Ее нет нигде… Ну и лох ты, Лопата… Ты иди туда, а я вон там посмотрю. Найду — урою суку…»
По щекам покатились слезы. Дина привалилась спиной к березе и осторожно опустилась на корточки. Все бесполезно. Их трое, они сильные, спортивные, а сейчас еще и злость толкает их в спину. А она… Ну что она? Студентка второго курса Строгановки, хронический гастрит, анемия, патологическая неспортивность, легкая никотиновая зависимость.
Дине вдруг вспомнилось, как прошлым летом ее лучшая подружка ни с того ни с сего записалась в секцию айкидо. И ее с собой звала. Но она лишь томно отмахнулась. Даша ни за что бы не променяла уютные винно-кофейные посиделки кухонных философов, полуночный поиск смысла жизни, утопленный в дешевом белом роме и клубах марихуанового дыма, на будничную строгость утренних пробежек, львиную грацию отрепетированных прыжков и геометрическую выверенность прокачанных мышц.
Правда, теперь подружка участвует в каких-то соревнованиях и не боится выходить из дома в темное время суток, а ее, Дину, загнали в угол, поймали на примитивную наживку, на жвачку паршивую.
Девушка закрыла глаза и попробовала молиться.
На ее шее, на тонкой серебряной цепочке висел образок Варвары Великомученицы, который Дина с детства считала талисманом. Верующей она никогда не была, но знала начало молитвы «Отче наш». Снова и снова повторяя сакральные строчки, девушка постепенно успокоилась, замерла, и все мысли, боль, ужас близкой смерти будто бы растворились в произносимых сбивчивым шепотом словах. И когда уже стерлась грань между самогипнозом погибающего и смутным ожиданием чуда, чьи-то сильные руки вдруг схватили ее за плечи и потянули вверх. Но открыв в испуге глаза, она увидела не узколобую рожу с налитыми кровью глазами и трехдневной щетиной, а разлинованное смуглыми морщинками женское лицо.
От неожиданности Дина отшатнулась. А женщина смотрела на нее спокойно и ясно, и даже без любопытства, словно ей не впервые приходилось встречать в лесу заплаканную связанную девушку в порванном платье.
— А молишься ты неправильно, девочка, — улыбнулась незнакомка. — Смысла в такой молитве нет никакого. Ты хоть знаешь, что такое молитва?
— Что? — оторопело спросила Дина, но тут же спохватилась: — А… может быть, вы мне руки развяжете?
— Давай уж… — Проворные короткие пальцы с неровно обрезанными ногтями легко распустили узел. — За что ж они так тебя? Вон руки все посинели!
Дина размяла затекшие кисти — прилившая кровь отозвалась миллионом горячих уколов — и даже застонала от удовольствия.
А странная женщина рассматривала ее насмешливо и спокойно. Она выглядела как типичная крестьянка: обветренное лицо, босые ноги, простое платье, выгоревшие волосы спрятаны под косынку.
— Надо бежать, — выдохнула Дина. — Они близко… Их там трое…
Женщина не сдвинулась с места. Весь ее облик излучал умиротворенное спокойствие, в которое хотелось погрузиться как в теплый океан.
— Не волнуйся, девочка. Они тебя больше не побеспокоят.
Словно в доказательство ее слов, где-то вдалеке закричал человек: то был короткий и безнадежный вопль отчаяния. Гулкое эхо разнесло его отголосок под кронами деревьев. Динину спину накрыла волна ледяных мурашек. Она с недоверчивым ужасом посмотрела на свою странную спасительницу, но та оставалась невозмутимой.
— Не побеспокоят, — пожав плечами, повторила она. — Тебе очень повезло, что я тебя нашла. Эта часть леса принадлежит нам. Такие, как они, отсюда не возвращаются.
Динин севший голос вырвался наружу сиплым баском:
— Их… убили?
— Убили… не убили… — нараспев откликнулась женщина. И вдруг рассмеялась, искренне и звонко, откинув назад голову и сощурив глаза. — Пойдем, я тебя чаем угощу. Да не бойся ты так! Идем же, здесь недалеко. Все равно тебе деваться отсюда некуда. Меня, кстати, Ладой зовут.
Дина вздохнула. Женщина права. Она ведь даже не поняла, по какому шоссе ее вывезли из города. Сумочка с деньгами осталась в джипе, а платье порвано.
— А я Дина, — сообщила девушка и пошла рядом со спасительницей. — Вы живете в деревне?
— Вроде того, — хмыкнула Лада. — Тебе понравится. Как раз к обеду успеем, у нас сегодня пироги. И одежду я дам тебе целую.
— Спасибо. — Дина нашла в себе силы улыбнуться.
Лада легко шла между деревьями, преодолевая овражки и кочки, девушка едва за ней поспевала. Ей было немного не по себе. Вроде бы весь сегодняшний кошмар остался позади, ее нашли, спасли, развязали, но почему-то долгожданное чувство облегчения не приходило. Что-то здесь не так. Этот вопль ужаса… Кажется, голос принадлежал тому молоденькому Коле, который затащил ее в машину. Что с ним сделали? И главное, кто? Лада очень странно себя ведет. Совсем не удивилась, встретив Дину, будто специально ее искала. Не испугалась бандитов, трех здоровых вооруженных мужиков. И взгляд ее… насмешливый, даже вроде снисходительный. А речь грамотная, яркая. Все это совершенно не соответствовало облику босоногой крестьянки, чей удел вставать на рассвете, пахать как лошадь и рожать одного ребенка за другим.