Мертвые из Верхнего Лога
Шрифт:
Не без труда переступая больными ногами, Ефросинья добралась до калитки. С удовлетворением отметила, что мужчина-красавчик смотрит на нее с испугом и смущением, а женщина-богиня улыбается ей радостно, словно умеет смотреть сквозь наружность и видеть нечто большее, бессмертное. Выходит, не ошиблась она, не подвел ее глаз: женщина — сильная, мужчина — слабак.
— Вечер вам добрый, — сказала Ефросинья. — Неужели вы ко мне?
— Если не помешаем, — улыбнулась богиня. — Мы принесли зефир и мармелад.
— Сладкое я люблю, — кивнула старушка. — Но пенсия такая, что только сахарные кубики и лижу. И то не каждый день. Ладно, что встали как истуканы? Идите за мною, самовар поставлю. Небось из самовара и не пили ни разу?
— Только в детстве, — весело ответила Ангелина. — Бабушка моя любила. А самой лень — мороки с ним…
— Вот все вы, городские, такие, — пробормотала старуха. — Идите аккуратно, у меня не убрано. Не споткнитесь.
Ангелина пыталась делать вид, будто ничто ее не удивляет — ни странный запах старухиного дома (дерево, пыль, полынь), ни не менее чудной интерьер. Какие-то картины в тяжелых потрескавшихся рамах, бутылки с темными жидкостями на подоконниках, плотные шторы, тусклая лампа, круглый стол, пожелтевшие от времени книги.
— Точно ведьма, — еле слышно шепнул Марк, шедший за ней. — Ты только посмотри… Видела, что у нее в серванте? Это же птичьи черепа!
У старухи оказался слух ночного зверя. Резко обернувшись, она недовольно посмотрела на скукожившегося под ее взглядом красавчика.
— Да, вороньи. Но я не убивала птиц, просто подобрала. Мне нравится ощущать рядом с собою смерть, это напоминает о том, что не стоит расстраиваться по пустякам. Еще вопросы?
Ангелина взглянула на спутника нахмуренно и осуждающе, и Марк, смутившись, извинился.
Старуха пригласила их за стол. Передвигалась она медленно и тяжело, но руки ее, хоть и с распухшими суставами, были ловкими. Несколько минут — и на столе уже дымился небольшой медный самовар, перед гостями стояли надтреснутые, зато тонкого фарфора чашки, а принесенные гостями сладости были пересыпаны в плетеное лукошко. Сахарница у Ефросиньи оказалась серебряной.
— Вы же вряд ли пришли просто так? — усмехнулась хозяйка, с наслаждением откусывая кусочек зефира.
Марк обратил внимание, что зубы у нее хорошие, довольно светлые и крепкие. Но ему почему-то было неприятно смотреть на то, как старушка жует.
Ангелина же держалась уверенно и спокойно. Не отвлекаясь на эмоции и сантименты, не боясь показаться сумасшедшей, она сообщила старушке факты — о том, как дочь ее якобы видела мертвых людей, из-за чего даже покинула деревню, о том как сама она, художница, решила остаться, потому что торжественность русской природы наполняла ее особенным сортом вдохновения; о том, как пять лет назад невеста Марка исчезла при странных обстоятельствах, и, конечно, о мертвых, которые примерещились им обоим, ей и ее спутнику.
Ефросинья слушала молча и продолжала жевать зефир с невыносимым для уха Марка причмокиванием. Наконец с кривоватой усмешкой сказала, обратив на него светлые глаза:
— Сильно же ты любил свою невесту, раз столько лет не приезжал, чтобы ее найти.
И раздраженному Марку пришлось повторить то, что он уже рассказывал Ангелине, — о ветреном характере Веры, о ее манере прислушиваться к внутреннему голосу и послушно идти на его слабый зов, о ее странной логике и бурной жизни.
— Знаю я невесту твою, — вздохнула старуха. — Красивая девка была. Никогда бы не подумала, что у мымры Клюквиной такая солнечная племянница.
Марк дернулся, как от удара. Так невозможно странно было слышать фамилию Веры, произносимую этими увядшими желтыми губами.
— Вы ее знали? Общались с ней?
Ангелина опустила глаза. Она не была ни одной минуты влюблена в мужчину, неожиданно ставшего её любовником, но все же испытала неожиданный укол ревности — еще несколько часов назад он выдыхал ее имя и прикасался губами к самым нежным ее местам, а теперь разрумянился, как хоккеист, стоило старухе произнести имя его так называемой невесты. Стараясь казаться равнодушной, женщина рассматривала старухин дом — статуэтки, пропыленные коврики, оплавленные свечи. Как странно, наверное, быть настолько одинокой. Жить в этой пещере, вдыхать пыль и аромат полыни и грустно посмеиваться над теми, кто считает тебя бабой-ягой лишь на том основании, что ты не хочешь быть, как они. В этой атмосфере художнице стало необъяснимо грустно. Должно быть потому, что сама Ангелина давно не только распробовала вкус одиночества, но и успела понять, что в молодости оно воспринимается сладким, но с возрастом начинает горчить.
— Не общалась, — к его разочарованию, ответила Ефросинья, — но видела. Да она недолго и пробыла тут. Такую трудно не заметить. Идет, а над головой будто солнышко… Зря ты раньше не приехал, ох зря…
— И что было бы, если бы я приехал раньше? — стараясь не выдавать раздражение, поинтересовался Марк.
— Может, и в живых застал бы, кто их знает. — Старуха невозмутимо отправила в рот мармеладную дольку. — Хотя, может, она и сейчас жива. Во всяком случае, среди мертвых я ее никогда не встречала.
— Так вы… тоже видели мертвых? — встрепенулась Ангелина.
— А то, — почти равнодушно кивнула старуха. — Многие видели. Давно они тут. Облюбовали наш лес, чтоб их…
— А вы здесь всю жизнь? — вдруг спросил Марк.
— Сорок лет мне было, как сюда переехала, — несколько удивленно ответила Ефросинья. — Да только что тебе до моей судьбы?
— И сразу начали их встречать?
Старуха покачала растрепанной головой — ее седые волосы были похожи на паклю.
— Нет. Лет двадцать как они появились. Когда первого увидела, чуть Богу душу не отдала. Страшный он был, ох какой страшный! Мальчишка совсем, но идет так тяжело, как старичок. Я за земляникой в лес отправилась, пирог хотела испечь. И зашла-то неглубоко… А как его увидела, корзинку бросила, убежала. Двери замкнула и три дня в себя прийти не могла.
— У него не было глаз? — взволнованно спросила Ангелина.
— Значит, и ты его видала, — мрачно покачала головой старуха. — Я потом еще встречала его. И уже не так страшно было. Идет, ручки ко мне тянет. И такой тоской веет от него, какой на земле и не сыщешь.
Потрескивала свеча, чай был слишком крепким и горчил, и Ангелина почувствовала, что ее мутит.
— Мы видели и женщину, — пересиливая себя, сказала она. — Молодая, темные волосы. На платье — брошка-подсолнух.
— Есть такая, — кивнула старуха. — Вообще, не так уж их и много. Может, десяток. Максимум — два. В последнее время часто Борьку-лесника вижу. Я пыталась с Ниной поговорить, женой его. Она же спилась совсем после того, как Борька исчез, опустилась. Заорала на меня, а глаза бешеные, побелели даже. Выгнала и слушать не стала… Но я-то знаю, что Борька к ней ходит по ночам, видела.