Мертвых не судят
Шрифт:
— Охрана сидит в том «мерседесе», — сообщил один из вновь прибывших. — Два амбала. Часа три назад какой-то народ подвалил. Человек шесть на двух машинах. Четверо потом уехали.
— Сколько их всего может быть в доме? — спросил Кошелев.
— Вместе с Бунчуком человека четыре. И баба его. По ограде сверху проволока какая-то идет. Наверное, сигнализация.
— Как они туда входят?
— На воротах переговорник. Своим из дома ворота открывают. Прямо как на Западе.
— Нам, значит, не откроют, — заключил Кошелев. — Как будем входить? Что предлагаете?
— Сигнализация
— Тогда все ясно. Вырубаем амбалов и — вперед. Если сделаем все быстро, они там и шорохнуться не успеют. Дверь, думаю, там не вышибить… Значит, входим через левые окна.
— К амбалам я схожу, — сказал Славич, но Кошелев отрицательно помотал головой.
— Не надо, у нас все по плану. Виктор, хлопушка в порядке? Тогда давай. А мы подтянемся поближе.
Один из троих ехавших в «москвиче» вместе со Славичем — Виктор — тут же метнулся куда-то в сторону и исчез в темноте. Остальные, опустившись на траву, поползли к газону. Метрах в пятнадцати от «мерседеса» замерли, превратившись в бесформенные пятна ночного мрака. Славич увидел, как за стеклом машины вспыхнул огонек зажигалки, на секунду высветив лицо сидевшего за рулем человека с короткой боксерской стрижкой.
Сзади по тротуару к «мерседесу» приближался Виктор, изображая неверную походку пьяного.
Остановился, постучал пальцем в стекло, произнес заплетающимся голосом.
— Муж-жики! Закурить есть?
— Вали отсюда, — не задумываясь, ответили из «мерседеса».
— Вы чего, муж-жики! — возмутился Виктор и стукнул в стекло посильнее. — Дай закурить, жлоб!
Там, внутри, обрадовались внезапному развлечению. Дверца машины лениво приоткрылась, именно этого Виктор и ждал. В руке его мгновенно появился пистолет с толстым стволом, один за другим раздались два приглушенных хлопка.
— Порядок, — произнес Кошелев и, не скрываясь больше, первым встал с травы. — Теперь час будут валяться, как дохлые куры. Нервно-паралитический. Хорошая штука!
— Откуда у тебя? — полюбопытствовал Славич.
— Оттуда же, откуда твоя пушка. Трофей. Мужики! Готовы? Тогда пошли, быстро!
Прыжком одолев ограду, Славич бросился вперед. Подбегая к окну, он услышал, как залился в недрах дома пронзительный звонок сработавшей сигнализации, но в следующую секунду он уже летел сквозь стекло, привычно прикрывшись выставленным вперед локтем. Перекатился по полу, вскочил, прыгнул, сбивая страшным сдвоенным ударом руки и ноги кого-то с белым, неподвижным лицом. Перехватил чью-то вытянутую с пистолетом руку, рванул, ударил, ощущая, как хрустит кость. Мимо в глубину дома бежали остальные. Второй противник еще шевелился, делая попытку встать, и Славич добил его ребром ладони под ухо.
Оглушительно грохнул выстрел. Вырвав из кобуры пистолет, Славич вбежал в просторную гостиную, ярко освещенную странными по форме настенными газосветными лампами. Он увидел, что все здесь уже закончилось без него. Еще двое охранников неподвижно валялись на ковре. На широчайшем диване, злобно ощерясь, сидел человек
— Бунчук, — прохрипел Славич и медленно поднял пистолет, целясь в лоб врага.
Стоявший рядом Виктор перехватил запястье Славича.
— Не спеши пока. Поговорить надо.
Кошелев отнял руку от раненого плеча, с усмешкой посмотрел на окровавленную ладонь и поднялся на ноги.
— Это тебе тоже в счет запишется.
— На тебя тоже счет открыт, Кошелек, — неожиданно визгливым голосом сказал Бунчук.
— Померяемся, чей счет больше? — Кошелев с помощью Виктора снял куртку, расстегнул рубаху и осмотрел рану.
Славич увидел, что пуля прошла по касательной, просто вырвав длинный лоскут кожи. Один из людей Кошелева с хрустом распечатал бинт и принялся умело накладывать повязку.
— Я тебя предупреждал: в казино ты соваться не должен. Был ведь разговор на стрелке, — сказал Кошелев, слегка морщась от боли. — Ты какой-то непонятливый, Бунчук. Замочить тебя, что ли, в самом деле?
Бунчук молча сверлил его яростным взглядом.
— За казино с тебя штраф, — продолжал Кошелев. — Твой наезд дорого обошелся. Ты же клиентов распугал.
— А за это кто платить будет? — буркнул Бунчук, кивком показав на лежащих охранников.
— Да они оклемаются. Ну, может, пару недель полечиться придется. Дашь им бюллетень. Мы чисто работаем. А ты меня по-настоящему замочить хотел. Значит, так: платишь неустойку — пятьдесят лимонов, прямо здесь, сейчас, тогда мы уходим. Я знаю, у тебя есть. Считаем, что вопрос исчерпан. Согласись, Бунчук, ты не прав. Предупреждал я тебя: с нами вязаться не надо. Ну как, платишь?
Бунчук злобно ухмыльнулся.
— Плачу, — он показал пальцем в угол комнаты. — Кейс в стенном шкафу. Там шестьдесят лимонов.
Кошелеву принесли кейс, он открыл, перебрал банковские упаковки, вытащил и бросил на колени Бунчуку две пачки пятидесятитысячных купюр.
— Лишнего нам не надо.
Все это время Славич с растущим недоумением следил за происходящим.
— Что здесь творится, Кошелев? — негромко спросил он, уже зная ответ.
— И еще одно, — сказал тот, мельком взглянув на Славича. — Хочу тебя попросить: ты моих дружков не трогай. Дом на Красноуральской оставь в покое. Человек живет тихо, никому не мешает. Зачем ты беспредельничаешь?
Бунчук раздраженно отшвырнул пачки денег в угол дивана.
— Не много ли ты на себя берешь, Кошелек? Дома — это мои дела, я никому дорогу не перебегал.
— А кто спорит? — пошевелил Кошелев здоровым плечом. — Ясно, что твои, занимайся на здоровье. Только на друзей моих не наезжай. Дом на Красноуральской ты оставь, я просто прошу как человека. Друзья — святое дело, сам понимаешь.
— Ты знаешь, сколько я на этом потеряю, Кошелек? В этот дом уже очень большие бабки вложены.
— Да брось ты, — вздохнул Кошелев. — Ничего ты не потеряешь. Сдашь эти квартиры с наваром, а то я не понимаю. И не говори мне, что не вернешь свои бабки.