Мертвый дрейф
Шрифт:
– Ушли, суки! – возмущенно взревел Никита, безотчетно выхватывая гранату. Опять двадцать пять за рыбу деньги! Глеб перехватил его руку, уже не в шутку напуганный этими непрекращающимися взрывами. Дверь порядка метр на полтора, со скругленными углами, поднятая над порогом, похожая на дверь от сейфа – гранатой такую не возьмешь, а если и возьмешь, за ней уже наготове трое автоматчиков…
Ну что ж, имелась вероятность, что из этой щели какое-то время черти не полезут. Они организованно отступали, спустились в трюм. Сражение закончилось, противник ушел, их было только четверо. Под лестницей валялся труп, немедленно ставший объектом пристального изучения. Приближаться к этому экземпляру не хотелось, он еще подрагивал, но колебания затухали, последние капли жизни вытекали из истощенного организма. Никита машинально перекрестился, а Глеб не решился,
– Ну, прямо молочный поросенок, блин… – процедил Никита, передергивая плечами. – Чертов кощей…
– Боюсь, он в этой местности не самый главный. Пойдем, дружище, времени нет. Будем считать, что познакомились с местной клиентурой, провели серию предварительных перестрелок…
Юрка Крамер и Платон уже колдовали над изрыгающим проклятья Вадиком. Платон резал бинт, который тот халтурно обмотал вокруг ноги, Крамер резал штанину – и оба дружно выражались, что этот «зеленый белоручка» даже перевязать себя не может, всё приходится переделывать! Обеззараживали рану, заново накладывали тугую повязку, не обращая внимания на стоны и жалобы. Местечко для попадания пуля, конечно, выбрала подходящее.
– Умираю, мужики, кончайте со мной мудохаться… – шептал, закатывая ясные глазки, Вадик. – Пипец наступает, скоро Олежке Оболенскому на том свете привет от вас передам…
– Нет уж, друг наш ситный, – угрюмо приговаривал Крамер, – в обозримом будущем ты привет Олежке передать не сможешь…
– Ну, ладно… – страдал и морщился Вадик. – Значит, позднее передам…
И начал жалобно философствовать – в том плане, дескать, что по закону жизни все кончается плохо. А если вдруг кончилось хорошо, то, значит, еще не кончилось… Глеб нетерпеливо приплясывал – нельзя оставаться в этом дерьме, уходить надо! Но куда уж с этим – «недоперевязанным»…
– Готово, ёлы-палы… – удовлетворенно обозрел получившуюся повязку Платон. – Жить будешь. Считай, что ушел от судьбы.
– Значит, не судьба, – похлопал товарища по плечу Крамер. – Прорвешься, Вадим. Скоро будешь водку пить, не подавая вида.
– Хватайте его, – встрепенулся Глеб. – Уходим в «машинку» – полагаю, это единственное место, где можно уберечься от западни.
Семь потов сошло, пока они придали Вадиму подходящее для транспортировки положение. Он рычал и отбивался, словно первоклассник, которого первый раз повели к зубному. Шустрый в деле, смекалистый боец – он оказался совершенно бессилен перед болью!
– Вам это нравится? – навис Глеб дамокловым мечом над съежившейся Дашей. На женщину было жалко смотреть – она теряла сознание от страха и стыда, зубы выбивали дробь, хорошенькое личико приобретало камуфляжную раскраску. – Это все по вашей милости, Дарья Алексеевна! Куда вас понесло, объясните на милость? Знаете, барышня, не могу избавиться от мысли, что вы напоминаете мне засланного казачка! Вас не слишком огорчит известие, что в военное время таких, как вы, расстреливали на месте – как провокаторов и подстрекателей? – Он распалялся, ломались тормоза, он довлел своей гневной массой над морально истощенной женщиной.
– Прекращайте, майор, – протестовал, спотыкаясь через слово, Котов, вступаясь за коллегу по цеху. – Как вы можете обвинять Дарью Алексеевну? Никто из нас не знал, что так закончится. Она действовала импульсивно…
– А вам я рожу сейчас начищу импульсивно! – взорвался Глеб… и с шумом выпустил пар. Неудачное время для демонстрации темных сторон души. – Ладно, Дарья Алексеевна, с вашим неугомонным усердием мы разберемся позднее. Просьба не отставать. И готовьтесь к тому, что через некоторое время вам и вашему коллеге придется все рассказать. Под словом ВСЁ я понимаю именно то, о чем вы подумали. Вранье приравнивается к даче ложных показаний… в военное время. Ну, что там у вас? – Он резко повернулся к своим товарищам, которые втроем возились с Вадиком, как с малым дитем, не зная, как к нему подступиться.
– Я сейчас, Глеб Андреевич, я уже готов… – бормотал перекошенный от боли Вадик, опираясь на плечи товарищей. – Да вы не волнуйтесь, я сейчас соберусь… и сам смогу ковылять на одной ноге…
С душераздирающим скрежетом распахнулся люк на потолке – практически над горсткой людей! И за мгновение до того, как разразилось самое страшное, Глеб проорал каким-то чужим, до упора искаженным голосом:
– А ну, кыш отсюда!!! – И добавил что-то еще, «лечебно»-матерное – но уже не помнил, поскольку катился колбаской, уходя от стучащего по полу свинца!
Ведь чувствовал, что нельзя здесь оставаться, бежать надо! Эти твари прекрасно ориентировались на собственном корабле! Потерпев фиаско, поползли по своим норам и переходам и подкараулили промешкавших «резинщиков»! И снова воздух раскалился от обилия огнедышащего свинца. Дышать было нечем от пороховой гари. Бренчали, падая на пол, отстрелянные гильзы. С воем куда-то покатилась Даша. А те, что успели рассыпаться, уже сидели на коленях и долбили по открытому люку, в черноте которого бесились яркие светлячки. Не пропадала даром многолетняя выучка. Даже ошибки исправляли оперативно. Охнуло что-то наверху, свалился с противным дребезжанием автомат. А потом в люке что-то ударилось, заскрипело… и через мгновение от черного квадрата отделилось мертвое тело, завалилось головой вперед, зацепилось за края створа «задними» конечностями, но под собственной тяжестью пробило препятствие и в наступившей тишине шмякнулось на пол – в двух шагах от истекающего кровью Вадика Морозова…
Из раскроенного черепа сгустками выдавливалась кровь и мозговая жидкость. Еще один доходяга с синим лицом и красными, как у альбиноса, глазами, – боже, как они тут все похожи… Но этот тип был никому не интересен. Люди потрясенно смотрели на Вадика, у которого две пули застряли в груди, и он был как-то непривычно тих…
Глеб орал, как ненормальный: пошли вон все отсюда! Он держал под прицелом пустой люк – слава всевышнему, что у этих чертовых вояк не было в арсенале гранат! Никита с Платоном схватили под мышки Вадима, Крамер пинками подгонял гражданских, а Глеб пятился, прикрывая отход. Желающих пострелять из люка больше не нашлось, но возня там была – впрочем, быстро прекратилась после того, как Глеб ввалил в черноту десяток пуль. Они отступали к машинному отделению, Крамер кинулся на разведку – не поселилась ли в их отсутствие какая-нибудь нечисть. Пыхтя, отдуваясь, сквернословя, словно грузчики в порту, втащили Вадима в замкнутое помещение, напичканное машинерией. Положили на тряпки… и застыли в скорбном оцепенении. Вадик был мертв – две пули угодили в хваленый кевларовый бронежилет, но это еще ладно – третья поразила шею, и шансов выжить у пацана было меньше, чем жениться на красавице Шурочке с Большой Морской улицы, которую он обхаживал три года – с тех пор, как явился молоденьким салажонком в часть после военного училища…
Крамер смертельно побледнел. Померк и отвернулся Никита. Платон неуверенно брякнул:
– А он живой или чё?.. Вот черт!.. – И заткнулся.
Слезы наворачивались и душили. Ну почему?! В мирное-то время! Вот уж чего не ожидали от этой командировки… Глеб опустился на колени, не в силах справиться с потрясением, закрыл Вадику истекающие болью глаза, провалился в ступор. Никто не виноват, его не бросили, просто так вышло, что пули отыскали именно Вадика. А остальным еще пришлось трясти оружием, отыскивать под огнем мишень…