Мёртвый хватает живого
Шрифт:
— Как — какая разница? В первом случае ты прикарманиваешь деньги, а во втором они идут в бюджет.
— Бюджет? Это сказка для легковерных. Правительство, Катя, заботится о нас не только прямо, повышая денежное довольствие, но и косвенно: увеличивая штрафы. Если б все деньги с дорог шли в бюджет, государству пришлось бы платить нам, дэпээсникам, втрое больше. То есть вдесятеро. В сто раз. Никакого бюджета не хватит, чтобы платить милиции столько, чтобы она стала к деньгам безразлична. А у государства и так вечный дефицит и долги. Такие, будто оно бюджет в рулетку ставит. И проигрывает…
— Железная логика. Бронированная. Непробиваемая. И не подступишься.
Костя пожал плечами, достал сигареты.
— Обыкновенная логика человека, понимающего, как устроено государство, и знающего, как надо жить. И ты тоже это знаешь. Сидишь вот тут и ешь салат «Британский» — вот где логики нет: ресторан — итальянский, а салат — «Британский», — за шестьсот рублей. А эти рубли, между прочим, с дороги.
— Как надо жить, Костя?… Ты говоришь, знаешь?… Ну вот скажи: в чём ты видишь своё предназначение? — спросила она, как ему показалось, немного зло. — Кроме того, чтобы спать со мной, жить в хорошей квартире, купить новую машину или плазменный телевизор. Что тебя цепляет в жизни? Неужели сбор денег на дороге? И всё?
Константин улыбнулся. Ему нравилось отвечать ей не сразу, не тут же, а потянуть маленько. Чтобы она чуток позлилась. Тоже мне — психолог! Лучшие психологи — милиционеры. Уж они-то и специалисты по характерам и темпераментам, и любую ложь за километр чуют. Как душок пивной или коньячный. Им и «трубка» не нужна. И тех, кто решит договориться по-человечески, или тех, кто намерен скандалить и снимать постовых на камеру сотового телефона, милиционеры на дороге тоже научаются распознавать. Немного тренировки, и всё. Диплом бакалавра или магистра не заменит милицейской практики.
И поэтому она спрашивает — а он отвечает.
— Один ищет грибы в лесу или ловит подлещиков в речке. — Костя закурил. — Другой играет в карты, жить не может без покера или «очка». А у третьих их азарт к деньгам на дороге. — Он выпустил дым «Мальборо лайт» синеватыми колечками. Ровно десять колечек. Мальцев любил круглые числа. Суммы на дорогах тоже обычно были круглыми. Зачем собирать копейки. Жадничать нехорошо. «Знай меру — и народ к тебе потянется», — учил Мальцева старлей Кулёмин.
— Подать вам фирменный кофе? — спросила официантка.
— Нет, чаю, — сказал Костя. — И принесите молочник.
— Один, другой, третий… — сказала Катя. — Азарт… А у меня, Костик, по-твоему, какой азарт?
— Я тебе, Катя, врать не стану. Ты меня знаешь. Твой азарт — одурачивать простофиль, прочищать им мозги, влезать им в душу так, чтобы они привыкали к тебе как к героину — и без тебя уже не могли обойтись. Ходили бы к тебе на консультации и оставляли бы у тебя денежки. Как в американском кино. Обставленный кабинет в модерновом стиле, жалюзи, пара шкафов с книгами, стол, телефон, кресла… Большие часы на стене — чтобы повременную брать. Вот ты доучишься, диплом получишь — и на мои денежки психологический кабинет откроешь. Мы ведь уже обсуждали это. Плазменный телевизор и новая машина немножко подождут. Я готов потерпеть. Откроешь кабинет, придумаешь рекламу — и народ к тебе потянется. И у меня будут свои психологические истории на дорогах, а у тебя — свои. Со временем целый институт организуешь.
— Мы плохие, Костя, — вздохнула Катя.
— Мы — плохие? — удивился он. — Нет, Катя, мы — обычные.
Глава пятая
Мечта, сказала ему Тоня, бывает личная, частная, то есть маленькая, о себе, любимом, и бывает не о себе — обо всех людях, большая, на весь мир.
Какая мечта была у него, Баранова?
— Какая мечта у тебя, папа?
— У папы завтра трудный день: понедельник, — сказала Рая.
— Рая, всё в порядке, — сказал он. — У меня трудная дочь, а понедельник ничем не отличается от среды. Это для пьяниц он трудный.
Так какая же мечта была у него?
И хочет ли он о своей мечте рассказывать дочери?
Нет, не хочет. Что же это за мечта, о которой рассказываешь? Мечта — это тайна. А то, что рассказал кому-то, больше не мечта. Любой может мечтать об этом же. Вот когда мечта сбылась — тогда о ней можно сказать. И то не всем. Но Тоне-то он бы сказал. А ей бы пора уж понять, что о мечте не говорят, а думают. Мечту мечтают.
— Мама, а ты не мешай мне с папой разговаривать. Перебивать некрасиво, — сказала Тоня Рае. — Почему обычно взрослые учат и воспитывают детей, а в нашем доме — наоборот?
И, пока Тоня отчитывала Раю, а Рая от Тони отбивалась, он помечтал немного.
Помечтал на весь мир — или на тему себя, любимого?
А у него мечта одновременно и о людях, и о себе.
Тоня не понимает этого, но он себя от людей не отделяет. Такая уж у него работа. Точнее, служба.
Вести за собой людей. Вот чего ему хотелось. Он постеснялся бы признаться в этом кому угодно — даже жене и дочери, — и стеснялся и думать об этом. Но любил представлять неясные, тёмные картины, боевые воодушевляющие фрагменты — в красных, чёрных, серых тонах, эпизоды войны, — в которых он вёл, и за ним шли.
В мечтах он был кем-то вроде Минина. Или князя Пожарского. В смутные времена. А времена всегда смутные, или на грани смуты. То кризис, то переворот, то путч, то революция, то фашисты, то новые русские, то Чечня, то Грузия, то снова Чечня. И ему представлялось, как он уедёт за собою людей, и люди побеждают смуту, и благодарят его, и ставят ему памятник, а он отказывается: не нужен ему памятник. Разве что как память сбывшейся мечте… Князь Пожарский… Ничего княжеского и вообще дворянского в сибирском роду Барановых не было (он пытался искать, посещал архив), не было и выдающихся личностей, — но он, подполковник Баранов, начальник первого (мобилизационного) отделения военного комиссариата Ленинского административного округа города Тюмени, сделает свою фамилию достойной сравнения с фамилией Пожарского.
О такой мечте он не мог сказать Тоне. Нет, не только потому, что мечту не выдают, а хранят как военную тайну. Тоня бы смеялась, скажи он ей о своих тёмных картинах. Вот когда за ним пойдут — а в России всё может случиться, и может случиться очень быстро, сегодня у нас мир и производство молочного шоколада, а завтра — война и изготовление ракет и гробов, — и когда те, кто за ним пойдёт, победят, он скажет Тоне: вот моя мечта, Тоня. У меня больше нет мечты, Тоня. И в этот день его дочь переменится. И в её грядущей перемене — его маленькая, частная мечта. Теперь он разделил их: большую и маленькую. Дать победу людям и вернуть себе сердце дочери.