Мертвый разлив
Шрифт:
– Сестра, – тихонько позвал Вадим, – вы-то, небось, не гуляете ночами?
Изломив брови, секретарка глянула на него, как на придурка, и, в общем, не слишком промахнулась, если принять ее логику.
– И правильно, – прибавил он. – К чему разбрасываться? Цель должна быть простой, ясной, а главное: единственной. Тогда и результат гарантирован. А любить цель следует как раз за результат, верно?
Конечно, девушка не ответила. Вряд ли она вообще разбирала слова, будто Вадим говорил не по-русски, даже не по-людски (если говорил). Мало ли что бормочут телки в подчиненном гурте? К рассмотрению принимаются лишь команды пастухов, на крайний случай – лай прочих овчарок.
– “Не ложися на краю”, – посоветовал Вадим, наглея: все равно ж не слышат? – А то ведь в самом деле может припереться “волчок” – и уж он ухватит так ухватит!..
В этот миг с секретарского пульта раздался другой голос, на который девица была настроена каждой фиброй, и с поспешностью она загнала разболтавшуюся скотинку в заветные воротца.
После недавнего ремонта под-Управительский кабинет выглядел впечатляюще, но и странно. Прежняя российская безалаберность уступила место почти готической строгости. Даже широкое, на полстены, окно теперь заменили несколько узких щелей, похожих на бойницы, – да и те прикрылись плотными шторами. Недостаток наружного света компенсировался искусственным: экономным и довольно-таки мрачным, исходившим чуть ли не от уровня пола. Напротив бойниц, в довершение впечатления, помещалась гипсовая копия мумии Основателя, в полный рост. А в глубине кабинета, под громоздким мрачным распятием, отгороженный от посетителей неподъемным столом, восседал новый хозяин: “его преподобие отец” Марк. В таком оформлении и сам он выглядел представительным и суровым, словно первосвященник, – хотя прической, бледным лицом и форменным одеянием больше походил на баптиста или вампира. А его тесный сюртук со стоячим, наглухо застегнутым воротником и вовсе смахивал на знаменитый китель генералиссимуса.
– Ну-с, сударь мой, – зловеще произнес он, легонько подмигивая Вадиму: мол, мы незнакомы с тобой – понял? – Как мне донесли, вы отказались и от этой темы. Не соблаговолите объяснить, почему?
– Может, сперва мне объяснят, зачем это понадобилось? – откликнулся Вадим, неуклюже пытаясь ему подыграть. – Ведь такая штуковина попросту опасна!
Он еще озирался, проникаясь здешней атмосферой, изумленно покачивая головой. Вот так-так: оказывается, Максик не просто подстраховывал старого Управителя – он его контролировал! Похоже, попы снова заступают на место комиссаров – с той же легкостью, с какой те в свое время сменили попов. “Свято место” не пустует? А прославляемые прежде коммуны теперь переименовывают в общины и начинают восхвалять столь же рьяно, ссылаясь на вековые традиции. Нарекли бы тогда просто: “стадом”. Тем более, пастыри уже есть (либо “святые отцы”, либо “батюшки”), как и паства, – в христианстве на сей счет никогда особенно не церемонились.
– Слушайте, Смирнов, – проникновенно заговорил под-Управитель, – по моим сведениям, в нашем КБ вы – первый конструктор. (Руфь покосилась на Вадима с изумлением) Конечно, здесь нужнее организаторы, поскольку идей в Крепости хватает: для того и существует Институт. Однако вам пошли навстречу и выдали задачку по способностям. Чего же вы опять нос воротите?
– Это все равно, что будущему висельнику поручить плести веревки, – усмехнулся Вадим. – Разве трудно представить, на что можно нацелить этот генератор, если к нему добавить излучатель? Такие сигналы, да еще в этом диапазоне, из человека за минуты сделают дебила либо вовсе исполосуют мозги!
– Странно, что вас это заботит, мой сын, – молвил Марк. – Слишком вы разборчивы, вам не кажется? Копировщиком быть не желаете, а когда предлагают работу по силам, принимаетесь молоть ерунду. В самом деле, родной, даже обсуждать это смешно! Ну что вам до конечных целей разработки? Вас это совершенно не касается.
– Во-первых, вполне может коснуться, – возразил Вадим. – И кого тогда винить? Во-вторых, это наверняка коснется других.
– А кого в наше время волнуют другие? – светло улыбаясь, спросил Марк. – Конечно, если исключить близких. Скромные труженики клепают по всему миру разнообразное оружие, вплоть до самого смертоносного, и с чистой совестью получают за это плату. А попробуй ее отнять – такое начнется!.. Разве их заботит, в кого полетят сделанные ими пули и на кого упадут бомбы? Они производят изделия, кормятся на этом и кормят детей – все! Да и цель, если вдуматься, самая святая – оборона державы.
– Или Крепости? – спросил Вадим. – Или нападение – как лучший способ защиты? Или оборона от своих же подданных? – Он покачал головой: – А если б ваши “труженики” производили, скажем, наркотики?
– “А если б он вез патроны!” – с той же улыбкой парировал Марк. – Не слишком ли много вопросов? Право же, сын мой, к чему забивать головы себе и другим такой ересью! Это ведь смахивает на саботаж, вам не кажется?
– “Дело шьешь, начальничек?” – Теперь Руфь поглядела на Вадима с испугом, но ему уже наскучила конспирация. – Ярлыки клеишь? Ну да, ты ведь прошел такую школу!.. Первый ученик, да?
– Хорошо, братец, возьмем эту девочку, – тоже отбрасывая лишние формальности, Марк кивнул на Руфь. – Смышленая, ответственная, работает “не за страх” – так вот ее такие проблемы не колышат! Ты что, полагаешь себя лучше “нашей славной молодежи”?
– Есть такая штука, как круг подобия , – нехотя пояснил Вадим. – Когда он предельно широк, в человеке присутствует совесть – как обширная сеть подсознательных связей со всем человечеством. Круг сужается до нации, племени, рода, сословия – соответственно, совесть съеживается в честь. А еще есть долг – когда круг подобия ограничен самым ближним окружением: семьей, сослуживцами, начальством. Лучше чем ничего, однако не совесть – даже и близко нет. И есть еще сплоченность толпы, когда любое несогласие принимается за предательство: “кто не с нами – тот против”. Может, дело в отсутствии воображения? Если человек не способен представить себя на месте других…
– Понятно, – хмыкнул Марк. – Ты один у нас совестливый?
– По крайней мере, для меня оружие – не абстракция. А если я замаран в его производстве, то хотя бы сознаю, что за мой хлеб кому-то придется платить кровью. И не хочу, чтоб ее оказалось на мне слишком много.
– А в чем измеряешь ее – в галонах? – полюбопытствовал Марк. – Не все ли равно, насколько ты туда втюхался – по локти или с головой? Если уж замарался…
– Мог я раскаяться? Кстати, и в Сахарове, говорят, совесть прорезалась не сразу: сначала он поработал на разрушение.
– А-а, уже и этот причислен к святым!– неприязненно протянул Марк. – “Чур меня, чур…” Намекаешь, наша маленькая Руфь тоже не потеряна для человечества и с возрастом прозреет?
– Или не прозреет, – сказал Вадим, – последние горизонтальные связи разменяв на вертикальные. Тут уж что перетянет: долг или совесть.
С отеческой усмешкой Марк поглядел на раскрасневшуюся девушку, нежданно угодившую в перекрестье обоюдной пальбы.
– Доченька, у вас, наверно, дела? – спросил он ласково. – Уж идите – дальше мы сами…
Поспешно Руфь выскочила из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Марк негромко рассмеялся, с облегчением откинулся в кресле.
– А любопытно было б разложить эту мышку на столе, – заметил он. – Ну и что ж, что плоскодонка? Иногда в таких кроется столько пыла!..
– Подкрепляешь служебную преданность личной? – поинтересовался Вадим. – А начал, видимо, с секретарши?
– И кончил тоже, – по-свойски хмыкнул хозяин. – А ничего деваха, верно? Оказалась такая профи – где только готовят!.. Алиске-то не настучишь?