Мертвый

Журавлев Игорь

Они прошли в комнату отдыха, незаметная дверь в которую находилась в конце кабинета, за занавеской.

– Садись, брат. Чай будешь? – спросил Владимир Юрьевич.

– Какой еще чай, Володя? – горько воскликнул тот. – Я сына похоронил, а его убийце максимум пять лет в колонии светит. Они, видите ли, сами на него напали!

– Тихо, тихо, брат, успокойся. Расскажи толком, в чем дело, почему так? Обещаю, я во всем разберусь!

Они сели и по мере того как Владимир Юрьевич слушал брата, глаза его наливались злостью. Когда тот закончил свой рассказ, он спросил только:

– Всё?

Сергей Юрьевич кивнул и спросил:

– Скажи,

брат, разве это и есть социалистическая законность? Разве это и есть справедливость?

– Успокойся, Сергей, сейчас все решим. Справедливость никуда не делась, просто надо о ней кое-кому, кто, видимо, забыл, напомнить.

Он прошел в кабинет, нажал на клавишу селектора и произнес жестко:

– Екатерина Петровна, начальник МВД области, прокурор области и Председатель областного суда через полчаса у меня в кабинете!

А еще через два часа следователя Митрохина, ведущего дело Артема, вызвал к себе начальник следственного отдела районного УВД и, избегая глядеть тому в глаза, объявил:

– Значит так, капитан. Слушай меня и выполняй. Вопросов не задавай, это бесполезно, сразу говорю. Приказ поступил с самого верха. В курсе, наверное, чей племянник один из потерпевших?

Капитан лишь кивнул, уже все понимая.

– Так вот. Дело Дмитриева Артема Игоревича переквалифицируешь на 102-ю. И постарайся там побольше пунктов подвести, понял?

– Так точно, понял, – и все же не выдержал. – Что, решили под вышку парня подвести?

– Раз понял, иди и выполняй молча, не задавая глупых вопросов. Если, конечно, не жаждешь удостоверение на стол положить, – спокойно ответил начальник отдела, не реагируя на эмоции. Просто потому, что эмоции переполняли и его самого. Он помолчал и переспросил:

– Ну как, нет желания подать в отставку?

– Нет, – повесил голову следователь.

– Тогда свободен.

И уже в закрывшуюся за капитаном дверь добавил:

– Вот и у меня нет желания. А жаль! Глаза бы на все это не смотрели….

***

Еще через три дня в камере № 318 областного СИЗО открылась кормушка и из коридора раздался голос:

– Дмитриев Артем Игоревич!

– Есть такой, – бодро подскочил Артем и подбежал к кормушке, надеясь, что принесли передачку.

Но это была спецчасть. На крышку кормушки легла официальная бумага и женщина в кителе цвета хаки произнесла:

– Дмитриев Артем Игоревич, ваша статья переквалифицирована следствием со 104-й УК РСФСР, на статью 102-ю УК РСФСР, пункты «б», «г», «з». Распишитесь здесь и здесь.

Артем еще ничего не понимая, но уже холодея от страха, расписался, где было велено. Один экземпляр оставили ему и кормушка захлопнулась.

В камере повисла тишина. Все слышали, что сказала работница спецчасти. Артем деревянным голосом спросил:

– А где у нас УК?

Чья-то рука сбоку вложила в его руку тоненькую книжицу. Артем раскрыл кодекс на статье 102 и прочитал вслух:

– Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. Пункт «б» – из хулиганских побуждений. Пункт «г» – совершенное с особой жестокостью. Пункт «з» – убийство двух или более лиц.

– Это «вышка», точняк, – прозвучал в тишине чей-то голос.

– Не каркай! – резко оборвал его другой грубый голос.

Артем молча забрался на шконку 5 ,

повернулся лицом к стене и натянул простыню на голову. Хотелось выть и он зажал простыню в зубах, изо всех сил сжав челюсти. В голове билась мысль: «что делать?» и еще почему-то: «спасайся, кто может». Но как же ему спасаться? Он вообще никто, знакомых в высших кругах, родственников там, у него нет. Родители – обычные работяги. Но как же так? Не могут же его расстрелять, правда? Не может же быть, чтобы его не стало? «А ничего, что не стало тех, кого ты убил?» – жестко прозвучало в голове, и он застонал сквозь зубы.

5

Шконка (феня) – кровать.

Глава 4

Суд прошел как во сне. Он даже не услышал толком слова приговора. Лишь когда конвоиры стали надевать на него наручники, до него стало что-то доходить. Наручники в СССР надевали только тем осужденным, кто был приговорен к смертной казни. Артем быстро глянул в зал и увидел падающую в обморок мать и подхватывающего ее отца с черными кругами под глазами. Взглянул в лицо конвоиру и одними губами спросил: «расстрел?». Тот только кивнул и зачем-то пожал плечами: мол, я ни при чем.

Потом время словно понеслось вскачь: снова КПЗ, где он теперь уже в отдельной камере. Потом этап в «столыпинском» вагоне до Ленинграда – тоже в отдельном купе, воронок до «Крестов», камера-одиночка в специальном крыле тюрьмы. Лишь в нескольких тюрьмах СССР приводили смертный приговор в исполнение. Одна из них – ленинградские «Кресты».

Несколько камер в самом конце коридора были отделены специальной решеткой – камеры смертников. Сама «хата», как здесь говорят, крохотная, две шконки одна над другой, но Артем в ней один, верхняя пока свободна. У двери унитаз как в общественном туалете – железный, вделанный в цемент пола, рядом – раковина. Под окном крохотный железный столик, опять же, вцементированный в пол. Окно, с несколькими рядами решеток разного размера и видом на соседнюю сплошную стену. Последнее его пристанище не земле. Но Артем был готов сидеть здесь всю жизнь, поскольку очень хорошо понимал, что выход из этой камеры означает для него только одно – смерть.

Нет, не буквально, конечно. Поскольку каждую ночь его выводили на прогулку. Смертников почему-то выводят на прогулку только по ночам, когда остальные зэки спят. Наручники надевают в камере, ведут длинными коридорами, всегда одним и тем же маршрутом – в прогулочный дворик, расположенный где-то на крыше здания тюрьмы. Это точно такая же камера с цементной «шубой» на стенах, только вместо потолка – решетка, за которой – небо. В этой камере тебя запирают, и «гуляй». А в небе звезды, и на них можно смотреть, если нет облаков. Можно дышать свежим воздухом, можно подтягиваться на решетке, подпрыгнув, если охранник, ходящий сверху, не начнет ругаться. Большинству из них все равно, если нет начальства. Можно просто ходить, слушая звуки большого города, приглушенные, но не исчезнувшие в ночи. Никогда раньше не думал он о том, какое это счастье! Права, права пословица – все познается в сравнении. Разве мог он представить раньше, что пределом его дневных мечтаний будет ночная прогулка в цементном дворике с решеткой вместо крыши и длиною в час? Опять же, если охране не надоест раньше.