Мерзавец на выданье
Шрифт:
В ярости уходил Михаил Дороф, жалея лишь об одном: о том, что не может уехать, прямо сейчас из Москвы уехать, чтобы не видеть этих дур: Лизавету, Валерию…
Особенно Валерию.
О-со-бен-но Валерию!!!
К которой тянет, черт возьми! Тянет! Оказалось, что нравится она ему, копилка, нравится! Несмотря на то, что он сотни раз давал себе клятвы (страшные клятвы!) не влюбляться в белобрысых дылд с глупыми кукольными глазами. Да, да, он не хочет видеть ее, эту голубоглазую копилку, которая то и дело оскорбляет, унижает его!
А она —
«Куда он? Куда? — отчаянным вопросом пульсировало в ее голове. — Мы же не договорили, мы же не все друг другу сказали…»
И когда он стал уже незаметен, когда Валерия не могла уже понять он это или тень от старого дерева, она сорвалась с лавки и с криком «Ми-ишааа» побежала его догонять.
Она догнала его уже далеко за сквером. Он шел по улице, зло расталкивая прохожих, которые удивленно оглядывались на него и вяло ругались вслед.
— Миша, — дергая его за рукав, закричала она, — ты должен меня простить. Я не хотела тебя обижать. Честное слово. Просто я набитая дура, боюсь блондинов, поэтому и сопротивляюсь своему влечению. Я боюсь, что меня предадут, опять предадут, как отец. И потому предаю сама, первая.
Он, не останавливаясь, шел. Шел на удивление быстро. Как только это у него получалось? Несмотря на свой высокий рост, Валерия бежала за ним. Бежала.
Он шел, а она бежала. Бежала, дергала за рукав и кричала:
— Миша, Миша, ты должен меня простить. Честное слово, меня к тебе потянуло сразу, с первых минут, еще там, в лифте, и потом, в приемной. Я почти сразу влюбилась в тебя.
— Но вовремя вспомнила про Дорофа! Про его тугой кошелек! — закричал он, яростно выдергивая свой рукав из ее цепких пальцев. — Копилка! Красивая копилка!!!
Крикнул и пошел еще быстрей. Как только ему это удавалось?
Она остолбенела, не веря своим ушам, подумала: «Красивая? Он красивой меня назвал? Он назвал меня красивой!» — и снова побежала его догонять. Опять вцепилась в рукав.
— Миша! Миша! Мне не нужен никакой Дороф! Он не нравится мне! Совсем! Хоть и брюнет!
— Не нравится? Почему? — спросил он зло, но шаг замедлил и свой рукав из ее цепких пальцев больше не вырывал.
Валерия торопливо залепетала:
— Он глупый, глупый какой-то. Не знаю, а может и потому, что я даже тебя люблю…
Тут она вспомнила подругу с ее предательствами и закричала:
— Но только ты же такой роман закрутил с этой Лизкой хитрющей! Э-эх!
Ей стало обидно. Очень обидно. Валерия остановилась. Михаил тоже притормозил. Она думала, что он начнет оправдываться. Он, возможно, и начал бы, но зазвонил его сотовый.
Михаил косо глянул на Валерию и отошел в сторону. Она старательно прислушивалась к телефонному разговору, но разве что-нибудь поймешь в его «нет-нет, да-да, нет-нет». А потом он сам куда-то звонил и, кажется, говорил по-английски. Ей даже послышалось,
Наконец Михаил отправил трубку в карман и подошел к Валерии.
— Это не шеф звонил? — спросила она, делая вид, что интересуется исключительно ради их общего дела.
— Друг, — пояснил он. — Так пришлось уладить кое-какие дела. Потом, позже, он мне перезвонит, сейчас не время.
— Секреты? — Валерия надула губы, мол нет мне дела до твоих друзей.
— Ладно, — миролюбиво сказал Михаил, — хватит. Хватит ругаться.
Валерия увидела, что он улыбается и растаяла.
— Да, Миша, хватит, хватит, — затараторила она. — Сколько можно ругаться?
Прищурив глаза, он на секунду задумался и вдруг спросил:
— Танцуешь?
— Как корова, — честно призналась Валерия.
Вспомнив свою неуклюжесть, свои регулярные падения со всевозможных скамеек, свою загубленную жизнь, она вдруг заплакала, мысленно сетуя: «Вот, нервы совсем сдают: как корова танцую и потому как белуга реву».
Михаил же, напротив, развеселился: ее признание почему-то его обрадовало.
— Тогда пошли, — скомандовал он и с самодовольной ухмылкой добавил: — Высочайший класс тебе покажу.
Она подумала: «Зачем мне твой класс?» — и потрясла головой:
— Не пойду.
— Рева ты, моя корова, — рассмеялся Михаил и потащил ее за руку.
Глава 27
Они пробирались сквозь толпу безумствующей в танце молодежи. Валерии казалось, что там слишком много всего: много музыки, много света, много шуму и много пены. Много пены во всех смыслах: в прямом и переносном. В пене утопали все. Утопали и тащились от удовольствия. Валерию это пугало, Михаил же был весел.
— Пойдем, пойдем, — кричал он и тянул ее в самую гущу народа.
Здесь, среди подростков, среди юнцов, Валерия чувствовала себя старухой и потихоньку сердилась.
«Откуда у Мишки такие деньги? — мысленно ругалась она. — Последние на меня, дурачок, истратил. Вот до чего Лизка довела парня: уже не ведает, что творит бедняга от горя. Нет, все же он чокнутый».
И в самом деле, когда Валерия увидела сколько Михаил заплатил за вход, она обалдела и пришла в ужас. Теперь же, следуя за ним, молчаливо злилась и переживала. Ее раздражало все: и шум, и музыка, и пена, и дурацкая тусовка где каждый хочет показать только себя и старательно презирает других — ей так казалось.
«Зачем он меня сюда притащил?» — удивлялась Валерия.
Словно услышав ее мысли, Михаил оглянулся — он был возбужден и очень симпатичен: на лице удалая улыбка, в глазах озорные искры.
— Сейчас ты увидишь как я танцую!
В предвкушении триумфа он выглядел победоносно — Михаил уже понял: так, как умеет он, здесь никто не танцует.
«Увидит, увидит как я умею, — с мальчишеским задором, думал он, — посмотрит какой я тщедушный, какой неприметный. Еще удивится, еще та-ак удивится».