Мещане
Шрифт:
– Для тебя, chere amie, каждое слово твоего Петра Евстигнеича... Oh, diable*... от одного отчества его язык переломишь!.. Тебе он, по твоим чувствам к нему, представляется богом каким-то, изрекающим одни непреложные истины, но другие, может быть, понимают его иначе!
______________
* О, черт... (франц.).
Граф Хвостиков собственно сам и свел дочь с Янсутским, воспользовавшись ее ветреностью и тем, что она осталась вдовою, - и сделал это не по какому-нибудь свободному взгляду на сердечные
– В сущности, твой Петр Евстигнеич кулак и привык только считать гроши!
– присовокупил он вполголоса.
– Пожалуйста, папа, не говорите так, - остановила его дочь.
– Я люблю этого человека и не позволю никому об нем дурно отзываться.
Говоря это, Елизавета Николаевна вся вспыхнула даже.
– Что ж, это семейный разговор был...
– возразил было граф.
– А я и семейного разговора такого не желаю иметь, - подхватила дочь.
Граф замолчал.
Вскоре затем приехала Домна Осиповна. Елизавета Николаевна очень ей обрадовалась.
– Ах, вот кто это!
– воскликнула она, увидав входящую подругу, и, вскочив, как козочка, с дивана, бросилась обнимать ее.
Граф Хвостиков тоже сейчас встал и поклонился гостье; при этом случае нельзя не заметить, что поклониться так вежливо и вместе с тем с таким сохранением собственного достоинства, как сделал это граф, вряд ли многие умели в Москве.
– Ты, однако, - начала Елизавета Николаевна, перестав, наконец, целовать Домну Осиповну, - опять в обновке, в бархатном платье!
– Да, я с болезнью моею и поездкою за границу так истрепала мой туалет, что решительно теперь весь возобновляю его!..
– отвечала та не без важности.
– Постой, постой!
– останавливала между тем Мерова приятельницу, не давая ей садиться и осматривая ее с головы до ног.
– Но знаешь, ma chere*, платье это тяжело на тебе сидит.
______________
* моя дорогая (франц.).
– Я не нахожу этого, - отвечала Домна Осиповна, не совсем, видимо, довольная этим замечанием.
– Тяжело, - повторила Мерова, - не правда ли, папа?
– отнеслась она к отцу.
Граф Хвостиков лукаво усмехнулся.
– "В мои ль лета свое суждение иметь!"{41} - произнес он уклончиво.
– Как вы ни молоды, граф, но все-таки, я полагаю, свое мнение вы можете иметь!
– отнеслась к нему с улыбкою Домна Осиповна.
– Скажите, тяжело это платье?
– Pardon, madame, je ne comprends pas ce que cela signifie*: тяжело! Тяжело только то, что трудно поднять, но вам, я надеюсь, не тяжело носить ваше платье, а приятно.
______________
* Извините, мадам, я не понимаю, что это значит (франц.).
Граф
– Даже очень приятно, оно такое теплое, в нем так уютно, - подтвердила Домна Осиповна.
– Но оно не платье, chere amie, - силилась доказать Мерова, - а драпировка какая-то.
– Хорошо сказано, хорошо!.. О, ты дочь, достойная меня!
– подхватил граф (он еще смолоду старался слыть за остряка, и даже теперь в обществе называли его "тупым шилом").
– Поэтому вы, - отнесся он к Домне Осиповне, - прекрасная дорическая колонна, а платье ваше драпри... Vous etes une dame aux draperies!..*
______________
* Вы - дама в драпировке! (франц.).
– Не знаю... Я что-то колонн в драпировках не видала, - произнесла та, несколько уже обидевшись и садясь на кресло.
Граф Хвостиков тоже сел.
– Ну что, пустяки - колонна!..
– подхватила Мерова, также усаживаясь около приятельницы.
– Я убеждена, - продолжала она, - что это тебе, по обыкновению, шила твоя Дарья Петровна.
– Конечно, Дарья Петровна, которая никак не хуже шьет твоей madame Минангуа, и разница вся в том, что та вдвое берет за фасон и вдвое материи требует, - возразила Домна Осиповна.
– Как же это возможно!
– произнесла почти с плачем в голосе Мерова. Папа, разве правда это?
– обратилась она опять к отцу.
– Я не знаю фасонов madame Минангуа; но в окнах у ней я только видал прелестные цветки, - отвечал граф.
– А разве она делает цветы?
– спросила Домна Осиповна.
– Нет, он все глупости говорит: засматривался там на хорошеньких мастериц!
– перебила с досадой Мерова и снова обратилась к главному предмету, ее занимающему: - Ты спрашиваешь, отчего тяжело, но зачем такие широкие складки?
– сказала она, показывая на одну из складок на платье Домны Осиповны.
Та пожала при этом плечами.
– Ты, значит, не видала последних фасонов; есть у тебя какой-нибудь модный журнал?
– спросила она.
– Два даже!
– воскликнула Мерова и, проворно сходив, принесла оба журнала.
– Смотри: узенькая это складка или широкая?
– говорила Домна Осиповна, показывая с торжеством на одну из картинок.
М-me Мерова вспыхнула при этом: она чувствовала себя прямо уличенною.
– Знаю я это! Но пусть на картинках это так и будет; носить же и надевать на себя такое платье я никогда бы не хотела, - произнесла она капризным голосом.
– Погоди, - остановила ее Домна Осиповна, - а этот капот, который на тебе, разве не так же сделан?
– Да что капот! Ей-богу, как ты говоришь?
– почти выходила из себя Мерова.
– Это глупая какая-то блуза, которую мне шила белошвейка.