Мещане
Шрифт:
– Непременно эта причина!
– подхватил Янсутский, очень довольный тем, что может вмешаться в разговор.
– Леса, как известно, задерживают влагу, а влага умеряет тепло и холод, и при обилии ее в воздухе резких перемен обыкновенно не бывает.
– Истина совершеннейшая!
– подтвердил Бегушев; в тоне его голоса слышался легкий оттенок насмешки, но Янсутский, кажется, не заметил того.
– Этого весьма печального, конечно, истребления лесов, может быть, со временем избегнут, - снова заговорил он.
– В наше время наука делает столько открытий, что возможно всего
Бегушев слушал Янсутского довольно внимательно и только держал голову потупленною; но Тюменев явно показывал, что он его не слушает: он поднимал лицо свое вверх, зевал и, наконец, взял в руки опять портрет Домны Осиповны и стал рассматривать его.
Янсутский между тем, видимо, разгорячился.
– В железнодорожном двигателе почти то же самое происходит, - говорил он, кинув мельком взгляд на этот портрет, - тут нужна теплота, чтобы превратить воду в пары; этого достигают, соединяя углерод дров с кислородом воздуха; но чтобы углерод был в дровах и находился в свободном состоянии, для этого нужна опять-таки работа солнца, поэтому нас и на пароходах и в вагонах везет тоже солнце. Теория эта довольно новая и, по-моему, весьма остроумная и справедливая.
– Не особенно новая, она у меня даже есть! Красненькая книжка этакая, перевод лекций Рейса{27}, семидесятого года, кажется!
– произнес как бы совершенно невинным голосом Бегушев.
Янсутский немного смутился.
– Я не знаю, есть ли перевод, но я слушал это в германских университетах, когда года два тому назад ездил за границу и хотел несколько возобновить свои сведения в естественных науках.
– Все эти открытия, я думаю, для эксплуататоров не суть важны... заметил Бегушев.
– О нет-с! Напротив, напротив!
– воскликнул Янсутский.
– Потому что, как говорят газеты, - справедливо ли это, я не знаю, - но сделано уже применение этой теории... Прямо собирают солнечные лучи в резервуар и ими пользуются.
– Но какой же результат этого будет?
– спросил Бегушев.
– Тот, что удешевится перевозка!
– подхватил Янсутский.
– А тариф останется все тот же?
– продолжал Бегушев.
– Тариф, может быть, останется и тот же!
– отвечал Янсутский и засмеялся.
– Да, вот с этой стороны я понимаю!
– произнес Бегушев.
– Что же!..
– возразил ему Янсутский, пожимая плечами и некоторым тоном философа.
– Таково свойство людей...
На этом месте Тюменев положил портрет в сторону и снова заявил желание говорить.
– Вероятно, на передвижении дороги, будь оно производимо дровами или прямо солнцем, многого не наживешь;
– отнесся он опять больше к Бегушеву.
– То есть, когда давали по полутораста тысяч на версту, а она стоила всего пятьдесят...
– заметил Бегушев.
– Ну, положим, что и побольше, - возразил Янсутский.
– Я-с эти дела знаю очень хорошо: я был и производителем работ, и начальником дистанции, и подрядчиком, и директором, - в настоящее время нескольких компаний, - и вот, кладя руку на сердце, должен сказать, что точно: вначале эти дела были превосходные, но теперь этой конкуренцией они испорчены до последней степени.
– Напротив, я полагаю - поправлены несколько, - сказал Бегушев. Нельзя же допускать, чтобы люди в какие-нибудь месяцы наживали себе миллионы, - это явление безнравственное!
– Я говорю испорчены - собственно в коммерческом смысле, - объяснил Янсутский.
– Но, наконец, почему ж безнравственное явление?
– присовокупил он, пожимая плечами.
– Это лотерея... счастье. Вы берете билет: у одного он попадает в тираж, другому выигрывает двадцать пять тысяч, а третьему двести тысяч.
– Но только в вашем деле это несколько повернее, на большее число благоприятных случаев рассчитано, если не целиком они одни только и взяты! отнесся Тюменев на этот раз уже к Янсутскому.
– Никак этого, ваше превосходительство, невозможно сделать, - возразил тот самым почтительным тоном.
– Извольте вы взять одни земляные работы. У вас гора, вам надобно ее срыть или провести сквозь нее туннель; в верхних слоях, которые вы можете исследовать, она - или суглина, или супесок, а пошли внутрь - там кремень, а это разница огромная в стоимости!.. Болото теперь у вас на пути; вы в него, положим, рассчитали вбить две тысячи свай; а вам, может быть, придется вбить их двадцать тысяч. Потом-с цены на хлеб в прошлом году были одни, а нынче вдвое; на железо и кирпич тоже.
– Ну, - перебил его Тюменев, - на все это, я думаю, прикинуто довольно.
– Где ж прикинуто! Из чего, когда по сорок тысяч на версту берут! воскликнул невеселым тоном Янсутский.
– Я вот имею капиталы и опытность в этих делах, но решительно кидаю их, потому что добросовестно и честно при таких ценах выполнить этого дела невозможно; я лучше обращусь к другим каким-нибудь предприятиям.
На эти слова Янсутского собеседники его ничего не возразили, и только у обоих на лицах как бы написано было; "Мошенник ты, мошенник этакой, еще о честности и добросовестности говоришь; мало барышей попадает в твою ненасытную лапу, вот ты и отворачиваешь рыло от этих дел!"
– Я бы вот даже, - снова заговорил Янсутский, оборачиваясь к Тюменеву, - осмелился спросить ваше превосходительство, если это не будет большою нескромностью: то предприятие, по которому я имел смелость беспокоить вас, как оно и в каком положении?
– Провалилось!
– отвечал с явным удовольствием Тюменев.
Янсутский покраснел.
– Очень жаль, - сказал он с гримасой и пожимая плечами.
– Но какая же причина тому?
– Очень оно фантастично, чересчур фиктивно!
– отвечал с усмешкой Тюменев.