Месседж от покойника
Шрифт:
– Понимаю, что вы – патриот своей организации. И это приятно. Но возвращаясь к нашим персонажам. Я не спрашиваю, откуда у вас информация, которой вы со мной любезно поделились. Раз вы так говорите – полагаю, так оно и есть. Но скажите, а сам Грейслин когда-нибудь давал вам понять, что между ним и Джинной существуют особые отношения? Ну не прямо, разумеется, а как-то косвенно, намеком, частной просьбой?
– Вы не знаете Эдварда. Да он скорее удавится, чем кого-то о чем-то попросит. Он из породы этих… благотворителей. Он обожает делать мелкие благодеяния. Это мало что значит, конечно, но лучше все же мелкие благодеяния, чем мелкие подлости… Но чтобы
– Но он же не может не догадываться, что вы знаете о его отношениях с Джинной?
– Наверное, догадывается. Человек он уже не первой молодости. Наверняка все просчитал, когда решался на такую глупость. И наверняка сам понимал, что делает глупость, – он же хорошо планирует… Но говорят же, что страсти сильнее нас. Или как там? Короче, он надеется, что статус-кво будет сохранен.
– Да, – сказал Потемкин негромко. – У меня после первых дней работы в вашем парке именно такое впечатление, что тут кто-то стремится сохранить все как есть – и чтобы ничего никуда не двигалось… А между тем убивают людей и из музея пропадают экспонаты стоимостью в миллионы долларов.
– Не понимаю, что вы имеете в виду? – сказала Меттль чуть резче, чем предполагала общая тональность разговора.
– Я имею в виду сейчас, что охранник Мартин Дэвис развлекался с Джинной в автомобиле именно тогда, когда произошло похищение. Что именно в это время в парке было каким-то образом, пока не знаю каким, отключено электричество. И похитители действовали, можно сказать, в райской обстановке. А вы говорите, что это не имеет отношения к служебным обязанностям.
Айлин закусила губу.
– Вы что же, обвиняете меня в преступной халатности?
– Абсолютно нет. Я просто рассказываю вам о связи событий, которые, быть может, кажутся вам несвязанными. Разумеется, это все пока между нами.
(Потемкин прекрасно понимал, что Айлин найдет способ уведомить об этой информации Грейслина задолго до того, как они с Эдвардом встретятся.)
– А пока – просьба: давайте выйдем вместе на площадь.
И уже снаружи Потемкин продолжал мягко:
– «БМВ», я так понимаю, ваш…
Айлин кивнула.
– А что здесь делают другие две машины? Мне говорили, что сотрудникам запрещается оставлять автомобили на территории.
– Микроавтобус – Амилкара, строителя. «Хонда» – даже не знаю чья. Насчет запрета вы правы, он существует. Но Амилкар получил разрешение на то, чтобы оставлять здесь время от времени автомобиль, – это я точно знаю. А насчет «Хонды» – проверю. Спасибо за подсказку.
И снова аллеи парка… До чего красиво – мир, тишина, благодать. Мраморные скульптурные группы, величественные здания мавзолеев… И индивидуальные или фамильные усыпальницы… Фонтаны с лебедями, водопады, где тихо шумит вода… Все это придумывали люди с хорошим воображением и желанием подарить другим в их тяжелые минуты островок мира и спокойствия.
Вот одна из церквушек – копия староанглийской церкви семисотлетней давности где-то в Эссексе. За ней, если обойти сбоку, – каменная скамья, стена за ней и вид на город. Мир, покой, тишина. А в камень стены врезаны навек стихи Киплинга:
Коль будешь ты владеть своею страстью,А не тобою властвовать она,И будешь тверд в Удаче и в Несчастеи,Которым, в сущности, одна цена.И если ты готов к тому, что словоТвое в ловушку превращает плут,И, потерпев крушенье, сможешь снова,Без прежних сил – возобновить свой труд…Навек в камне эти стихи. И другие – рядом. А с левой стороны церквушки – еще островок отдохновения, и опять – серый камень, и опять прекрасные стихи в нем – на века…
Потемкин проехал по верхней аллее, стремясь определить поворот к статуе Давида. Кажется, отсюда второй налево. Точно. Вот он, Давид. Олег оставил автомобиль на аллее и подошел к скульптуре. Вот здесь, у постамента, сидел мертвый Грег Ставиский и смотрел в синее калифорнийское небо. Глетчер с командой поработали, как всегда, отменно. Ставиского, по их мнению, здесь не убивали – его привезли уже мертвым. Причина смерти – укол быстродействующего яда типа кураре, который быстро выводится из организма. Но не так быстро, чтобы обмануть Глетчера. Стало быть, в доставке трупа именно сюда непременно был для убийцы смысл, иначе к чему возиться? Нет, это послание, message, как любят говорить здешние проповедники. Вот только о чем это послание, пока неясно.
«Ясно, что оно как-то связано с этим прекрасным парком. И Грег был с этим парком связан – возможно, гораздо теснее, чем нам это сейчас известно», – думал Потемкин. Он отошел по своей привычке на несколько шагов в сторону и в наступающих сумерках пытался себе представить – вон там стоял автомобиль, из которого вытащили труп. Ставиский – парень крупный, в одиночку не дотащить. Значит, минимум двое? Или же убийство произошло прямо здесь? Это ведь тоже не исключается…
Так или иначе – убийца никуда не торопился, усадил покойника аккуратно, живописно даже. Не откажешь в известном художественном вкусе. Безвкусный человек о таком антураже не стал бы заботится…
«И вообще – убейте меня, – думал Потемкин, – но не случайно эти два дела – похищение Чаши и убийство Ставиского – произошли на «Изумрудных Лугах» почти одновременно. Если учесть, что случайность – частный случай закономерности, то тогда вообще – чего говорить…»
Итак, еще раз оглядеться вокруг, не упуская ничего. Вот Давид – как говорят, точная копия оригинала. Таких в мире всего две или три, кажется. Там, куда Давид смотрит, – каменная стена с бронзовыми барельефами. На барельефах – сцены из библейской жизни. Какие – сможешь определить, Потемкин? Вот это, кажется, нахождение младенца Моисея. Это – вроде бы Иосиф с братьями. А это что? Саломея приносит голову Иоанна Крестителя своей матери…
Только последний сюжет может теоретически тут быть значимым… Что там было? Саломея танцевала на пиру и так обворожила царя Ирода, что он согласился выполнить любое ее желание… А желание было – получить голову Иоанна.
Если предположить на минуту, что получить голову Грега Ставиского – это и впрямь было чье-то желание, то вот оно, исполнено полностью, совершенно. И вот он сидел, мертвый Грег, и глядел в небо, а рядом на барельефе глядела в то же самое небо голова Иоанна Крестителя.
«Сказка – ложь, да в ней намек», – вспомнилось Потемкину.