Месть Демона

Лосев Владимир

Кто-то его убил…

Я не мог это сделать, мне не хватило бы силы, да и размаха для такого удара. Если только не ударил локтем. Но как я мог это сделать, если на моем горле находились его руки, а я под ним?

К тому же, я не собирался с ним драться, а просто умирал, не оказывая никакого сопротивления. Мне даже сны снились — видения от недостатка кислорода.

…Голова живет и после того, как тебя уже больше нет. Воину могут отрубить голову, но это еще не означает, что настал его ко-нец. Если воинственный

дух его силен, он может проявить себя и после того, как потеряет голову.

Храбрость воина памят-на достаточно долго, чтобы нанести ущерб и даже после того, как его обезглавили…

Так написано в кодексе самураев.

Если древние воины были способны убивать уже мертвыми, то почему мы не можем быть на это способны? За многие века люди не настолько сильно изменились. Но мог ли я совершить такое?

Меня душил кашель, я кашлял, задыхался, при этом лихорадочно пытался что-то сообразить.

…Посадили в камеру, а потом в нее подсадили того, кто должен был меня убить.

Было все плохо, а стало еще хуже. Теперь ко всем обвинениям в мой адрес, добавится еще одно убийство, и на этот раз даже не надо искать доказательств. Вот оно тело, а рядом я, в камере никого…

Мог ли уголовник убить себя сам, бросившись гортанью на угол нар? Нет, в такое никто не поверит. Что придумать?

Уголовник лежал, занимая почти все нары. Он был прав с самого начала, для двоих в этой камере слишком мало места.

Один должен обязательно занять место у параши, верзила там сейчас и лежал, суча ногами по фарфору. Но он еще не мертв, его можно спасти. Тогда на мне не будет вины в этой смерти…

Вот та мысль, что я ждал!

И застучал в дверь ногами:

— Помогите, позовите врача. Человеку плохо!

Я услышал чьи-то неспешные шаги, в полотне двери открылось небольшое окошко. Милиционер внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на дергающегося в агонии верзилу.

— Чего орешь?

— Этот человек умирает — произнес я каким-то извиняющимся тоном. — Если вы сейчас не вызовете ему врача, то он умрет через пару минут.

Как умрет? — не поверил мне милиционер. — Что с ним случилось?

— У него трахея перебита, ее разрезать надо, — я чуть было не рассмеялся прямо в это ничего не понимающее лицо. — Такая операция называется трахеотомия. Если ее не сделать через пару минут, мозг умрет. Он дышать не может и задыхается. Спасать надо. Может быть, нож дадите? Я бы попробовал что-то сделать…

— А что у него случилось с этой, как ты ее назвал, трахеей?

— Она сломана, наверно во сне обо что-то ударился. Врача позовете или нож дайте…

— Как он мог удариться? — милиционер нахмурился. — Сколько служу, такое в первый раз вижу.

— Все когда-нибудь происходит в первый раз…

— Он же здоровый был. Да и погоняло у него соответствующее положению — «Мамонт».

А нож я тебе не дам, не положено. Кстати, почему ты сам до сих пор живой?

В этом невинном вопросе скрывался ответ

на то, как уголовник оказался со мной в одной камере. Но как я остался живым, это и сам не знал, поэтому только растерянно развел руками:

— Простите, так получилось. Если врача не хотите звать, позовите кого-нибудь, кто поможет мне вытащить труп из камеры. Для меня он слишком тяжел.

— И где я тебе врача сейчас возьму? — пробурчал милиционер, все еще не совсем понимая, что происходит. — Нужно «скорую» вызывать, пока они приедут, минут пятнадцать пройдет. Сиди тихо, чтобы я тебя больше не слышал, иначе дубинкой пройдусь по почкам…

Окошко захлопнулось с железным лязгом. Милиционер исчез. Я услышал быстрые шаги, потом голос по телефону:

— …

— …

— Горло перебито. Говорят, еще можно спасти, если сделать операцию.

— …

— Вот и я говорю, где мы возьмем врача, «скорая» пока приедет, пока отвезет в больницу…

— …

— Да нет, не того труп… другого, кого вы сказали подсадить… «мамонта».

— …

— Кто перебил? Этот наверно и перебил, откуда я знаю?

— …

— Наблюдал, как положено. Тихо было, пока этот в дверь не забарабанил…

— …

— Есть, в рапорте ни слова!

— …

— А с этим что?

— …

— Понял! А врача вызывать?

— …

— Так точно, сообщить дежурному, чтобы у него голова болела…

Я тихо рассмеялся. Ситуация мне не нравилась, но ее развитие было забавным. Все становилось хуже с каждым мгновением. Моя смерть становилась неминуемой.

Когда ты веришь,Что дорога вернаИ долог путь.Оглянись…Возможно, ты не заметил смерти, бредущей вслед?

Было любопытно, что произойдет дальше? Тот, кто хотел меня убить, опять все запутал. Теперь верзила превратился в труп, на его спасение не было надежды.

Я не знал, сколько времени он пролежал с перебитой трахеей, пока я плыл в предсмертном сне. Врачи говорят, что если оживляют позже семи минут после клинической смерти, то человек превращается в растение, потому что слишком много погибает мозговых клеток от кислородного голодания.

Поэтому вряд ли кто-то станет оживлять верзилу. Что ж вот и родилась эпитафия: тебя могли спасти, но решили, что мертвый ты больше нравишься…

Ну что ж, уголовник хотел меня убить, но был убит сам, в общем, все справедливо…

Только в камере нет никого кроме меня. Получается, что убил я, а это печально…

И даже не знаю, как убил, это еще хуже, чем отсутствие алиби…

Я понемногу приходил в себя, голова еще кружилась, но уже не так, как раньше. Дыхание тоже пришло в норму, хоть и продолжал задыхаться от вони в камере. Хотелось вдохнуть хотя бы один глоток прозрачного, свежего, пахнущего травой и листвой воздуха.