Месть Фарката Бона
Шрифт:
«Друзей надо тут было искать! Защитники мои далеко, да казармы не пусты! Что ж это я как спала, глупая! Всё гуляла да дивилась на чудеса и прелести здешние! Сего дня и берусь!» — обругала она себя, когда госпожа настоятельница, рукою махнув, отпустила ее. Но даже в мыслях имени Брая Килла не помянула. Крепок получился заговор-то, надежно укрыл все воспоминания зачарованный малахитовый кладенец. И, вроде как, чужую ворожбу (даже сильную таку!) отводил…
Вечерело. Синие сумерки на чужом месмочке юге были хороши и томны. Душистый воздух, полный песнями
— А кто ж у вас… у нас тут всем ведает, окромя колдовства? Все разумно да умно’ устроено, будто само делается? — Уставшая Дарнейла сидела у окна в удобном кресле. А на полу в парчовых подушках, несмотря на поздний час, резвилась, громко смеясь и кусая свою кроткую няньку, ее доченька. Шалунья!..
Но взгустнулось внезапно Килле. Аж в груди кольнуло — так стиснуло: уж очень девочка показалась ей на любимого похожей, и вообще последние дни были неспокойны. Аки хитрая куна (1), сбросив наведенную мару (2), стала Килла: ластива да осторожна с приветливостью — со многими насельницами задруживалась, а коли не слаживалось со старшими спесивицами, так уважение свое покорное выказывала.
— Что?
Она так задумалась, что и не услышала, как отозвалась Крозенца:
— Ой, да я неумная, нашла кого спрашивать! Вон Рутка твои башмаки от травы очистит — ее пытай. Даром без магии почти, а про всех всё в обители знает!
— Так уж и про всех? — Дарнейла вдруг вскочила, подбежала к няньке, схватила малышку Имнею на руки и закружила по комнате, дунула ей в личико.
— А мы любим мальчиков, ой-ля-люшеньки ля-ля. А не старых дедушек и не дряхлых бабушек — всяких месм неведомых… Да, любимая моя? Сладость сладкая моя! Дочка милая моя! — Замурлыкала, будто себе удивлялась, что молоденька така — а уж и дите своё есть… дети, и… Об остальном думать было нельзя — опасно!
— Пошли ко мне Рутту, да прямо сейчас, раз так. Про’йду эту маленькую-удаленькую, — велела она — вся улыбка, отчудивши и падая на расстеленную кровать. Дочку, в мгновение заснувшую, положила на подушку.
— Ой, погоди-погоди! Пс-с-с! — Дарнейла громко зашептала, руками маша, и снова вскочила. — Я передумала. Это уж потом, завтра, а пока, если спать не хочешь… Вот ты сказывала, что матери завсегда сынов знают. Сядь, расскажи!
— Ну, экая ты памятливая, госпожа-хозяйка. — Нянька с удовольствием от двери вернулась: редко с ней, незаметной молчальницей, в разговоры пускались. — Будто б я такое сболтнула… Ошибилася.
— Я и про Борка твоего помню. — Дарнейла усадила старушку на мягкую скамью. — В Гейсарнее моя власть — быть ему рыцарем, коли хочется тебе.
Крозенца улыбнулась беззубым ртом:
— А что тебе неймётся, любопытница?
— Кто, например, лону Аркаю родительница? Или архонту Тинери? — спросила Дарнейла Килла, слегка закусив губу.
— А, так про этих знаю! Сама роды принимала у властительниц…
— Плюшка, иди сюда! — Поманили из неприметной ниши Монью, натирающую воском паркет в боковом коридоре. Она, узнав голос, радостно бросила щетку и, убирая со лба растрепанные волосы, подскочила:
— Куда сегодня? Не увидел бы кто — день
— Так днем не страшно! Лопай быстрей! Я полы магией закончу — блеску больше. — Килла сунула девчонке в руки ее любимую сырную пурну и, быстро перебирая пальцами, взялась переплетать ей тощенькую светлую коску. — Сама боюсь, но надо — последний флэт остался.
— Сяс! — Жующая Рутка утирала рукавом сочную подливку. — Ты тока сой… свой фонарик, — она икнула, — не забудь! Там лестницы скользкие, камень водой течет. Что-то жуткое раз было, как ходила я туда по осени, а потом, вроде кошка — сливки, память слизало! Вот ничегошеньки не помню, но аж какать хочется как пробую что вспоминать!.. И писать, — добавила, не стесняясь, но морща нос. — Я одна дальше девятого уровня (там еще лестница обрывается), пока Усма не убили — не угодил хозяйке на ложе, так сестры говорили — не ходила; даже когда маленькая была…
— Ага, а теперь ты у нас большая, степенная дама, — поддразнила хвастушку Дарнейла, скорее, чтобы от страхов отвлечь, чем, чтобы рассмешить. — И толстая! Не бойся, Рутка! Я тебя буду крепко за руку держать, хочешь, даже к поясу привяжу. И у нас нож есть, мне Бра… брат дал, даггер называется. И смотри, что я еще прихватила! — Она подняла с полу лежащий позади себя, легкий на вид мешок.
— Идем, — непочтительно перебила Рутка. — Я тебе и без всего верю. Верю, что с собой меня в Гейсарней твой красивый заберешь. Но я не за выгоду, а просто так, в дружбу. — И решительно засопела.
Рутта Монья, несчастливая дочь рано умершего деревенского музыканта, гмыженка, коей никогда не суждено будет стать месмой, повела Дарнейлу Киллу вниз по потайной лестнице, открывшейся прямо тут, в пустой нише, мимо которой трижды в тень сестры ходили в трапезную… Не зная, что идет она в страшное подземелье замковое последний раз в своей короткой сиротской жизни…
(1)— маленький хищный зверь
(2)— чары погружение во внешнее, бездумье, морок
========== Ядовитые корни ==========
Крепко вцепившись друг в дружку от страху, девули спускались по ступеням, скользким от бегущих то там, то тут ручейкам... странной такой жидкости, остро пахнущей болотом. Дарнейла поддерживала Рутту — все-таки старшая:
— А так всегда бывает, ты под ноги только смотри, и ничего такого. Ну, подумаешь, вонючая водица — не мысли о плохом!
— Ой, да куда ж это мы попёрлися, заколдуют нас, лягушками сделают, — подвывала младшенькая. — И знаки проклятые на стенах так и горят, будто глаза чьи!
Долго шли, всё вниз. Когда лестница вдруг уперлась в сплошную стену, Рутка обрадовалась:
— Ничегошеньки тут нет, значит, врет картинка. Пошли уж назад, сестричка! — И с надеждой потянула Дарнейлу Киллу к перилам. — Сейчас бегом и к обеду враз поспеем!
— Какая картинка? — Та уходить не спешила и даже попробовала мощную кладку. — Где видала, сказывай!
— Да у госпожи Симмерай пыль стирала, а с пюпатры листик пергамотнай цветной (1) и слетел! А там — жути ужасные, кругом нижнего флета — огонь, а посередь… — Девочка ладошками за лицо схватилась и прошептала задышливо: — Гробы! Ладушка Дарнейлушка, пойдем отсель!