Шрифт:
Глава 1
Когда срубаешь ветку молодого дерева, из раны вытекает сок, дающий жизненные силы, и дерево, вместо того чтобы расти, начинает сохнуть, походить на чахлые деревца горных вершин, постоянно терзаемые ледяным ветром. Дэниела Финли можно было сравнить с одним из них. Ему было сорок с небольшим, но он казался высохшим, будто шестидесятилетний. Вместе с кистью правой руки Финли лишился возможности жить счастливо. О физической работе не приходилось и думать — оставалась только умственная, но и тут он действовал, выражаясь фигурально, как левша, будучи от природы возмутителем спокойствия.
У него была адвокатская контора в городке Блувотер, но его основная деятельность протекала в других местах. В зале суда жесты лишенной кисти правой руки производили потрясающий эффект на присяжных, убеждая жюри в абсолютной искренности защитника, а его негромкая спокойная речь создавала впечатление исполненного трагизма существования, где не может быть места обману. Именно это позволяло Даниэлу лгать куда успешнее, чем большинству его собратьев. В то солнечное воскресенье он приступил к делу, которому было суждено стать его шедевром, чему способствовало как число его участников, так и степень возбужденного к нему общественного интереса.
Еще не так давно воскресенья в Блувотере были более шумными и опасными, чем будние дни, но с тех пор, как преподобный Джозеф Хантер построил на холме в конце улицы белую церковь, в городе начали воцаряться закон и порядок. Салуны по воскресеньям закрывались, и на улицу опускалась тишина, которую Финли люто ненавидел. В будни люди целыми днями трудились в поте лица, чтобы добиться успеха, и Дэниел чувствовал себя несчастным только по вечерам, когда другие горожане возвращались домой, не испытывая страха перед долгой ночью, но каждый час тихого и спокойного воскресенья напоминал ему о том, что в этом мире он совершенно одинок.
Медленно шагая по улице, Финли ненавидел абсолютно все, начиная от пыльных пустых дорожек к убогим каркасным домикам и лавчонкам и кончая походящими на зубья пилы очертаниями гор на фоне неба. Он вглядывался в прозрачную голубизну, не находя в ней успокоения, слышал непрекращающееся взволнованное журчание Блувотер-Крик, спешащего по делу, которое никогда не завершится.
Тут и там Дэниел проходил мимо горожан, сидящих на крылечках своих лачуг. Если среди них были женщины, он машинально поднимал правую руку, но, вспомнив об отсутствующей кисти, быстро снимал шляпу левой. Женщинам не надоедало это зрелище — они никогда не устают смотреть на то, что заставляет их сердца болеть хотя бы чуть-чуть.
Жалея страдальцев и увечных, мы считаем само собой разумеющимся, что их сердца должны быть добрыми. Непомерную гордыню Финли принимали за чувство собственного достоинства, а злобу, запечатленную на лице и во взгляде, приписывали телесным и душевным мукам. Дэниел отлично знал, что думают о нем люди, и поэтому, невзирая на мрачное настроение, в котором пребывал большую часть времени, совершал тайком каждый год два-три акта милосердия, понимая, что слухи о подобных «тайных» деяниях распространяются с невероятной быстротой. Многие жители Блувотера были готовы поклясться, что Финли — один из лучших людей во всем мире.
Этим утром он думал о том, какую позицию ему следует занять в отношении новой церкви. Открытое лицо и ласковый взгляд доброго священника вызывали в нем такую ненависть, что одна только мысль о нахождении среди прихожан была для него сущей пыткой. Однако при виде наряженных во все лучшее горожан, быстро поднимающихся на холм, он понял, что ему не удастся игнорировать факт, приобретший столь важное общественное значение. Даже верзила Хэнк Уильяме, за которым в прошлом числились два трупа, шагал по дороге вместе с женой и тремя детьми, выглядя при этом счастливым и довольным.
Дэниел решил, что будет посещать церковь раз в год, во время рождественской службы, приходить одним из последних и садиться в заднем ряду, а еще лучше — стоять позади, если все места окажутся занятыми. Вскоре люди начнут потихоньку оборачиваться на него и перешептываться во время службы. Священник устремит в его сторону удивленный взгляд. Когда станут передавать тарелку для сбора пожертвований, он опустит в нее стодолларовый банкнот, сложив в несколько раз. Впоследствии размер даяния обретет известность, и женщины с детьми будут смотреть на него с восхищением.
Финли понимал, что завоюет этим поступком куда больше внимания и симпатии, чем молясь на коленях каждое воскресенье. А приобрести уважение сильных и счастливых людей он стремился с такой же силой, с какой презирал и ненавидел их всех.
Подойдя к магазину и обнаружив, что он закрыт, Дэниел счел это личным оскорблением. Но на широкой веранде сидели у стены Боб Уизерелл и несколько его приятелей. Они являли собой подходящий объект для пакостей, поэтому при виде их Финли ощутил злобную радость. Всего шесть месяцев назад он защищал Боба Уизерелла, обвиненного в ограблении дилижанса, едущего в Уоррентон. «Ты виновен как сам дьявол, — сказал Бобу адвокат, — но я возьмусь за твое дело, так как ты еще слишком молод».
Финли всегда прикрывал свои неблаговидные поступки разумными и великодушными сентенциями. Когда Уизерелл после оправдания осведомился о размере его гонорара, Дэниел заявил, что действовал не ради денег, и отказался назвать сумму. Сгоравший от стыда Боб сунул пятьсот долларов в конверт, который оставил на его столе. Адвокат принял деньги с беспечным видом стоящего выше подобных мелочей.
Боб Уизерелл помнил, что его избавил от тюрьмы человек, поверивший в него, хотя и знающий о его вине. Поэтому при виде Финли он вскочил со стула и почтительно пожал ему руку. Видеть высокого и широкоплечего парня с румяными щеками и весело поблескивающими черными глазами, который словно испытывал удовольствие от самого факта своего существования, для Дэниела было поистине мучительно. Он ненавидел Уизерелла за то, что тот наслаждался преимуществами физического здоровья, но терпел его, так как Боб был орудием, которым в один прекрасный день можно воспользоваться для причинения боли другим.
Уизерелл представил адвоката приятелям. Внешне они мало походили на Боба, но в глазах каждого был такой же неугомонный блеск. Финли протянул им, одному за другим, левую руку. Он отлично знал, что всем этим парням место в тюрьме, а некоторые, возможно, окончат жизнь на виселице, но постарался придать лицу любезное выражение.
— Посмотрите-ка на ту сторону улицы, мистер Финли, — сказал Боб Уизерелл. — Как зовут эту девушку? Черт возьми, да ведь она красавица!
Строго говоря, это не соответствовало действительности — девушка была всего лишь хорошенькой. Ветер развевал ее белое платье, а солнце отбрасывало на лицо золотистый отсвет, проникая сквозь широкие полупрозрачные поля шляпы. Она словно излучала доброту и мягкость, улыбаясь так, как улыбаются девушки, когда они очень молоды и очень счастливы. Кажется, будто они внемлют тому, что недоступно более старым ушам. Маленький белый домик, стоящий напротив, ничем не отличался от своих соседей, если не считать сада за забором. Девушка бродила по его узким дорожкам, с улыбкой склоняясь над цветами, осторожно к ним прикасаясь.