Месть Клеопатры
Шрифт:
Теперь Алехандро обращает внимание на то, что самовозбуждающая игра женщины с собственными пальчиками отвлекает наркодельцов, потому что моментально заводит их. Он также обращает внимание на некий едва уловимый шорох в тот момент, когда женщина запрокидывает голову, закатывает глаза, строит гримасу и роняет руку, отводя ее от лица.
— Уловил? — строго спрашивает Сивер.
— А ну-ка, давайте еще раз, — просит Чилиец.
Порджес берется за дистанционное управление.
Просмотрев эпизод еще три раза, Чилиец говорит:
— Вместо того чтобы втянуть порошок в ноздрю, она сдувает его с руки в тот миг, как запрокидывает голову, и сразу
— В точности так, — говорит Порджес. — Причем сила выдоха из ноздрей в тот миг, когда рука падает вниз, развеивает кокаин по воздуху. Порошок настолько мелок, что, будучи развеян, он становится невидимым. А наркодельцы увидели именно то, что и хотели увидеть, — как она приняла дозу.
— А что было бы, если бы ей не удалось встать и пришлось бы принимать порошок сидя? — спрашивает Чилиец. — Тогда у нее не было бы спасительного движения руки.
— Гляди. — Порджес проделал трюк сидя. Затем поглядел на бывшего питомца и пояснил ему: — Ладонь вокруг трубочки складываешь чашечкой и прячешь в рот. Проделываешь, как и в предыдущем случае, все одним движением — разве что сдувать порошок приходится не носом, а ртом. Конечно, это труднее и требует большей тренировки. — Он сурово посмотрел на Чилийца. — А главное, не забывай о каких-нибудь уловках, отвлекающих их внимание от твоего рта. Агент из учебного фильма поступила безупречно, соблазняя их облизыванием пальцев. И на все про все нужна секунда, максимум две. — Порджес подтолкнул по столу оставшиеся пакеты поближе к Чилийцу. — Ну а теперь давай практикуйся, пока эта процедура не станет для тебя чисто рефлекторной.
Он открыл ящик стола и достал оттуда целую пригоршню пакетов. Распечатав один из них, Чилиец воскликнул:
— Это не кокаин!
— Разумеется. Это сахар. Закон запрещает употреблять наркотики, — с ухмылкой пояснил ему Сивер.
На обратном пути из Шарлотсвилла в Нью-Йорк тем же вечером Алехандро сидел в самолете у иллюминатора, наблюдая за тем, как тьма окутывает виргинский ландшафт, и размышляя о своем повторяющемся ночном кошмаре. Дело во сне всегда происходило ночью, и всегда на челне у Клеопатры. Алые паруса трепетали на легком ветру, полуобнаженные, но в золотых украшениях рабы сновали вокруг Клеопатры и Чи-Чи Моралеса. На борту неизменно оказывалось множество женщин, с которыми Алехандро довелось побывать в постели. Они следили за ним и о чем-то шептались друг с другом. И каждый раз главный евнух позволял ему приблизиться к шатру, в котором находилась Клеопатра, — и каждый раз, стоило ему откинуть полог шатра, ятаган евнуха вонзался ему в сердце — и Алехандро просыпался в холодном поту.
Энди Сивер опустил спинку кресла и сейчас полулежал с закрытыми глазами, предаваясь мыслям о Вильме Гальт, своей подружке-метрдотеле, оказавшейся такой трудоголичкой, что целыми днями и ночами устраивает пиршества в отеле «Бэррингтон» для богатых дам, которых в глубине души презирает. Вспоминая все пять лет, на протяжении которых они с Вильмой были вместе, он диву давался, как это она ни разу не усомнилась в его «легенде» — в том, что он сотрудник отдела краж и афер. Но, подумал он, разве это имеет какое-нибудь значение?
— Устал? — спросил Алехандро.
— Немного, — сонным голосом ответил Сивер. — Как подвигается твое историческое исследование о Клеопатре?
— Превосходно. Она была первой феминисткой в истории человечества.
Сивер открыл глаза и посмотрел на внедренного агента:
— Непростая у нас проблемка с этим лжеприемом наркотиков.
В его тоне сквозила еще большая тревога.
— Думаешь, мне, возможно, придется принимать их по-настоящему?
— Нечто в этом роде. В нашем деле не много писаных правил, но кое-какие из них буквально высечены на скрижалях. Первое: если секретный агент оказывается вынужденным принять наркотик, то он или она подлежит обязательному медицинскому обследованию.
— А второе?
— Три раза примешь наркотик — и тебя отправят в отставку.
Алехандро тоже опустил спинку кресла.
— Не собираюсь совать свой нос в кокаин.
Глава 10
Лейтенант Сал Элиа сидел в кабинете разведки на одиннадцатом этаже Первого полицейского управления. Он уже несколько раз прослушал запись разговора между Чи-Чи Моралесом и Алехандро. Огромные фотографии парочки, выходящей из вулканизированного туннеля, были прикреплены к стене над его письменным столом. Чем больше он вглядывался и вслушивался в видео- и аудиозаписи, тем сильнее проникался мыслью о том, что Алехандро не мешало бы заняться вплотную. Во всех следственных и разведывательных подразделениях было известно, что Чи-Чи Моралес похваляется и гордится тем, что у него нет душевных связей с остальным человечеством. Ни возлюбленной, ни возлюбленного, ни семьи, ни близких друзей. И даже те члены его команды, которым он хоть в какой-то степени доверял, откровенно перед ним трепетали. В отделе имелось немало записей разговоров ближайших сотрудников Чи-Чи, в которых они делились друг с другом испытываемым перед ним ужасом. Было известно также, что кое-кто из наркодельцов доставил сюда для устрашения остальных несколько анаконд из бассейна Амазонки. Элиа ломал себе голову над тем, где они держат гигантских змей в ожидании жертвы.
Согласно тому же источнику, Моралес пускал в ход своих удавов, не испытывая при этом ни малейших колебаний. Вскоре после того, как он обзавелся ими, в окрестностях магазина Лопеса начали бесследно исчезать бродячие животные.
Откинувшись в кресле и не сводя взгляда с фотографий, лейтенант Элиа подумал: «Этот парень единственный, кого мне до сих пор не доводилось видеть в обществе Чи-Чи и тем более держащимся с ним на равных». Он еще раз прослушал кассету и решил окончательно: этим парнем стоит заняться.
Сал Элиа был человеком среднего роста лет под сорок. Толстая шея и округлые плечи позволяли считать его толстяком. Но толстяком он не был. Под свободной спортивного покроя рубашкой и джинсами скрывалось широкоплечее мускулистое тело, тугое как тетива. Утренняя зарядка лейтенанта начиналась с сорока подтягиваний. Все шестнадцать лет в Бюро он проработал в «команде нюхачей», как порой назвали отдел по борьбе с наркотиками.
Элиа неколебимо верил в свою страну, в департамент, в Бога и в гигантский город Нью-Йорк. Он был приятным человеком с хорошими манерами, поставившим себе в качестве жизненной цели решимость запереть за решетку столько наркодельцов, сколько окажется в его силах, прежде чем он уйдет в отставку и переедет вместе с семьей куда-нибудь подальше от этого злополучного города. Его сестра-близнец Одри умерла от чрезмерной дозы героина через два дня после того, как ей исполнилось шестнадцать. А наркотик она тогда всего лишь попробовала. Со смертью сестры в душе у Элиа воцарилась мучительная пустота, вскоре после этого заполнившаяся ненавистью ко всем, кто распространяет наркотики.