Месть крысы из нержавеющей стали
Шрифт:
— И тебя распылят на атомы. Вот, почитай-ка этот рапорт. Его написал уцелевший с последнего корабля, попробовавшего такой подход.
Я прочел рапорт. Он производил крайне гнетущее впечатление. Я швырнул его обратно в кучу других.
— Предупреждению внял. Похоже, эта планета милитаризирована до предела. Держу пари, у них даже домашние животные носят мундиры. Переть вот так, напролом, значит подходить к ним на их собственных условиях, конкурировать с ними в области, где они лучше всего организованы. А вот против чего они не организованы, так это против маленького обмана, изящного воровства, гладкого подходца, прикрывающего хитрую атаку. Проскользнуть, проникнуть, действовать и искоренять.
— Мне это что-то начинает не нравиться, — нахмурилась моя любовь. — Ты позаботишься о себе, Джим? Я не думаю, что беспокойство пошло бы мне сейчас на пользу.
— Если ты желаешь беспокоиться, то беспокойся о судьбе этой несчастной планеты, на которую спустили Скользкого Джима: ее завоеваниям конец, можно считать, что с ними покончено.
Я звонко поцеловал ее и вышел; моя голова была высоко поднята, плечи расправлены, и я очень желал хоть на минуту, хоть на одну десятую секунды быть столь уверенным в себе, как разыгрывал. Задание будет очень тяжелым.
Мое планирование операции было детальным, приготовления — сложными, расходы — огромными. Я выжимал из Инскиппа не один визгливый крик боли из-за стоимости этой затеи и должным образом эти крики игнорировал, продолжая подготовку. В петле-то предстояло оказаться моей шее, а не его, и я ограждал все ставки, какие мог, чтобы гарантировать свое выживание. Но разработка даже самого совершенного плана в конечном итоге приходит к завершению, последние детали утрясаются, отдаются финальные команды. И барашка ведут на бой. База! И вот я, явившийся нагим в этот мир, сижу в баре межсистемного лайнера «Кзинеттава»; передо мной стоит стакан со спиртным, в пальцах стиснута сигара. Объявление о том, что через час мы приземлимся на Клизанде, я слушал нагим — фигурально выражаясь, конечно. Потребовались сила воли и крепкая самодисциплина, чтобы заставить себя оставить дома все предметы незаконного характера. За всю свою жизнь я никогда этого не делал. Никаких минибомб, газовых капсул, пальцевых буравчиков, подслушивающих устройств. Ничего. Нет даже отмычки, которая всегда была закреплена на ногте большого пальца моей правой ноги. Или… Я скрипнул зубами, подумав об этом, и посмотрел по сторонам. Сидящие за столами с решительным видом налегали на не облагаемое налогами спиртное, и никто не смотрел на меня. Вытащив бумажник, я коснулся его верхнего шва. И ощутил некоторую жесткость.
Память — вещь обоюдоострая: она и открывает и затуманивает. Мое собственное подсознание боролось против меня. Только мой разум испытывал какой-то энтузиазм относительно высадки на Клизанде без каких-либо незаконных предметов. Я сильно сжал бумажник определенным образом, и крошечная, но невероятно прочная отмычка упала на мою ладонь. Произведение искусства. Я повосхищался ею, а затем поднял свой стакан в знак прощания. По пути назад в свою каюту я бросил ее в мусоросборник. Она полетит дальше вместе с кораблем, в то время как я высажусь на этой исключительно негостеприимной планете. Все доклады и опросы показывали, что на Клизанде живут самые придирчивые таможенники во всей вселенной. Контрабанду попросту нельзя было провезти туда. Поэтому я и не пытался. Я был всего лишь тем, кем я был на вид. Коммивояжером, представителем фирмы «Фанциолетто-Мушуар Лимитед», производящей самое убийственное оружие. Фирма существовала, и я был ее представителем, и никакое самое тщательное расследование не могло доказать обратное. Пусть попробуют!
Они попробовали. Высадка на Клизанд смахивала на оформление в тюрьму. Я и кучка других сошедших скатились по трапу в серое помещение зловещего вида. Мы сбились в кучку под оком бдительных и основательно вооруженных охранников и стали ждать.
Привезли наш багаж и свалили поблизости. Ничего не происходило, пока трап не был убран и корабль не отбыл. И тогда нас начали вызывать по одному. Я оказался не первым и был рад этой возможности изучить местные типажи. Все они были безразличны к нам — топали сапогами, перебирали свое оружие, держа подбородки высоко поднятыми. У них у всех мундиры были одного цвета, который на первый взгляд — и ошибочно — можно было принять за очень невоенный оттенок карминового, пурпурно-красного. Но я очень быстро сообразил, что это был почти точный цвет крови, полуартериальной — голубой, полувенозной — розовой. Достаточно мерзкий цвет, и было трудно удержаться от того, чтобы периодически на него не поглядывать. Все охранники были здоровенными парнями с выпирающими челюстями и свинячьими глазками. На них были шлемы из черного фибергласа со зловещими черными забралами и прозрачными лицевыми щитками, которые могли опускаться и подниматься. Каждый имел при себе гауссовку — многоцелевое и особо смертоносное оружие. Его мощные батареи накапливали впечатляющий заряд. Когда нажимали на спуск, в стволе генерировалось сильное магнитное поле, разгоняющее снаряд до скорости, не уступающей скорости снаряда любого другого оружия с реактивными патронами. Но гауссовка имела то превосходство, что обладала более высокой скорострельностью, была абсолютно бесшумной и стреляла любыми снарядами, от отравленных иголок до разрывных пуль. Корпус получал рапорты об этом оружии, но мы никогда не видели ни одного образца. Я запланировал как можно скорее исправить эту ошибку.
— Пас Ратунков! — крикнул кто-то, и я шевельнулся, оживая, так как вспомнил, что так зовут меня по легенде. Я замялся, колеблясь, и один из охранников, топая и чеканя шаг, подошел ко мне. Уверен, что он приделал к каблукам металлические набойки для увеличения милитаристического эффекта. Я поймал себя на том, что жду, когда сам получу пару таких сапог. Клизанд начинал мне нравиться.
— Вы — Пас Ратунков?
— Он самый, сэр, к вашим услугам, — ответил я на его родном языке, предусмотрительно сохраняя иностранный акцент.
— Заберите свой багаж. Идите за мной.
Он развернулся, а я имел безрассудство окликнуть его.
— Но, сэр, чемоданы слишком тяжелы, чтобы унести их все сразу.
На этот раз он пронзил меня холодным взглядом, не предвещающим ничего хорошего, и с намеком поправил свое оружие — гауссовку.
— Тележка, — буркнул он наконец и ткнул пальцем в противоположный конец тюремного двора.
Я покорно пошел за тележкой. Это была моторизованная тележка-платформа, катившаяся на маленьких колесах. Я быстро погрузил на нее свои чемоданы и поискал взглядом своего гида. Он стоял у открытой двери, а палец его теперь был даже ближе к спусковому крючку, чем раньше. Электромотор завыл на высшей скорости, и я галопом понесся за этой штукой к двери. Началась проверка. Как легко это сказать. Звучит так же просто, как: «Я бросил атомную бомбу, и она жахнула». Это была самая детальная и самая тщательная проверка, какие я когда-либо проходил, и я был счастлив, что первым нашел ту самую отмычку. В антисептической комнате с белыми стенами ждало десять человек. Шестеро взялись за мой багаж, в то время как оставшаяся четверка взялась за меня. Первое, что оно сделали, это оставили меня в чем мать родила и бросили под флюороскоп. Спустя несколько секунд они уже совещались над крупным снимком пломб в моих зубах. Было единогласно решено, что одна из них подозрительно велика и имеет несколько необычную форму. Появился набор зубоврачебных инструментов зловещего вида, и они в миг единый эту пломбу извлекли. Покуда зуб снова заполняли цементом — отдам им должное, весьма квалифицированно, — старую пломбу долбанули спектроскопом. Они не выглядели ни разочарованными, ни ликующими, когда оказалось, что это обычный металлический сплав, используемый дантистами. Обыск продолжался. Пока они зондировали мою нежно-розовую личность, один из инквизиторов произвел пачку документов. Большая часть их представляла псиграммы, отправленные после моего заявления относительно высадки. Они связались с фирмой «Фанциолетто-Мушуар Лимитед», моими работодателями, и получили все подробности, касающиеся моей работы. Хорошо, что все это было законным. Я правильно ответил на все вопросы, вставив неуместные звуки только дважды, когда физическое изучение касалось чувствительных мест. Эта часть проверки, похоже, прошла хорошо: по крайней мере, досье было закрыто и отложено в сторону. Пока все это происходило, я мельком прослеживал судьбу своих чемоданов. Они пострадали больше, чем я. Каждый из них был открыт и опустошен, их содержимое разложили по белым столам, а чемоданы затем были методично разъяты на куски. На очень маленькие куски. Швы были распороты, замки сняты, ручки рассечены. Полученный в результате этого хлам был разложен в пластиковые мешки, снабжен ярлыками и оставлен на хранение. Несомненно, для последующей более тщательной проверки. Мою одежду осмотрели довольно поверхностно, а затем отложили в сторону. Я скоро выяснил, почему: просто я не увижу ее вновь, пока не покину планету.
— Вам будет выдана хорошая клизандская одежда, — объявил один из моих инквизиторов. — Носить ее — одно удовольствие.
Я в этом очень сильно сомневался, но предпочел хранить молчание.
— Это религиозный символ? — спросил другой, державший кончиками пальцев, вытянутой руки фотографию.
— Это фото моей жены.
— Разрешаются только религиозные символы.
— Она для меня все равно, что ангел.
Они немного поломали над этим головы, а затем неохотно разрешили мне иметь снимок. Не то, чтобы мне разрешили иметь при себе столь опасную вещь, как оригинал. Нет, его поспешно унесли и вскоре вернули мне фотокопию. Мне показалось, что на ней Ангелина хмурилась. Впрочем, скорее всего это было лишь мое воображение.
— Все ваши личные вещи, удостоверение и так далее будут возвращены вам перед отбытием, — холодно уведомили меня. — Во время своего пребывания на Клизанде вы будете носить местную одежду и соблюдать местные обычаи. Вот ваши личные принадлежности… Вот ваше удостоверение личности.
Я схватил его, радуясь тому, что мне гарантировано существование, все еще нагой и начинающий замерзать.
— Что находится в этом запертом чемодане? — крикнул один из проверяющих, и голос его зазвенел, как лай гончей, напавшей на след. В нем звучала надежда. Все остальные прекратили работу и окружили меня, когда мне протянули для проверки инкриминируемый чемодан. Выражения их лиц указывали, что любой данный мной ответ будет признанием в преступлении, а за сим последует смертная казнь.
Я позволил себе раболепно закатить глаза.
— Господа, я не сделал ничего плохого… — заныл я.
— Что в нем?
— В нем оружие.
Раздались приглушенные возгласы, а один из них принялся что-то искать взглядом — наверное, пистолет, чтобы казнить меня на месте. Я продолжал, заикаясь:
— Но, господа, вы должны понять… Именно по этой причине я и прилетел на вашу замечательную планету. Моя фирма «Фанциолетто-Мушуар Лимитед» — старый и многоуважаемый производитель оружия. Мы специализируемся в области военной электроники. Это образцы. Некоторые — крайне чувствительны. Открывать можно только в присутствии специалиста по вооружению.