Месть Нофрет. Смерть приходит в конце

Агата Кристи

Вынув ожерелье с львиными головами из шкатулки, Ренисенб укрыла его в складках своего одеяния. И едва успела это сделать, как в покои к ней ворвалась Хенет с горящими от радостного возбуждения глазами - она могла поведать свежую новость.

–  Только представь, Ренисенб, - ну не ужас ли?
– мальчишку, этого пастуха, знаешь, нашли нынче утром крепко спящим возле кукурузного поля, его трясли и кричали ему в ухо, но, видно, он никогда больше не проснется. Словно напился макового настоя, - может, так и было - но если так, кто ему дал этого настоя? Из наших никто, я уверена. И вряд ли он отыскал его сам. Вчера еще следовало бы это предусмотреть.
– Хенет схватилась за один из своих многочисленных амулетов.
– Да защитит нас Амон от злых духов из Царства мертвых! Мальчишка

рассказал нам, что видел. Признался, что видел Ее. Значит, Она вернулась и напоила его маковым настоем, чтобы его глаза закрылись навсегда. О, Она очень могущественна, эта Нофрет! Она ведь, знаешь, побывала и в других странах. И там, наверное, обучилась колдовству. Нам грозит опасность, всем без исключения. Твой отец должен принести в жертву Амону несколько волов, целое стадо, если понадобится, - сейчас не время скупиться. Нам нужно искать защиты. Обратиться к твоей матери - вот что Имхотеп хочет сделать. Так посоветовал жрец Мер-су. Написать послание в Царство мертвых. Хори сейчас составляет его. Поначалу твой отец хотел взывать к Нофрет, просить ее, знаешь, вот так: "Превосходнейшая Нофрет, в чем моя вина пред тобою, что ты…", и так далее. Но верховный жрец Мерсу сказал, этим не отделаешься. Твоя мать Ашайет была из знатной семьи. Брат ее матери был правителем, а ее собственный брат главным виночерпием у великого визиря в Фивах. Как только ей станет известно о наших бедах, она уж постарается сделать так, чтобы простой наложнице не было позволено губить ее детей. И тогда справедливость восторжествует. Вот Хори сейчас и составляет послание к ней.

"Надо разыскать Хори, - подумала Ренисенб, - и рассказать о найденном ожерелье со львами. Но если Хори составляет послание, да еще вместе со жрецами из храма Исиды, то поговорить с ним наедине вряд ли удастся. Пойти к отцу? Без толку", - покачала головой Ренисенб. Она уже давно утратила свою детскую веру во всемогущество отца. Теперь она знала: в минуту трудности он приходит в отчаяние и вместо того, чтобы проявить твердость и решительность, напускает на себя важный вид. Не будь Яхмос болен, она могла бы поговорить с ним, хотя и сомневалась в его способности дать мало-мальски разумный совет. Наверное, стал бы убеждать ее довести все до сведения Имхотепа.

А этого-то, все отчетливее сознавала Ренисенб, во что бы то ни стало следовало избежать. Первое, что сделал бы Имхотеп, это оповестил о случившемся всех вокруг. А Ренисенб инстинктивно чувствовала необходимость сохранить свое открытие в тайне, хотя и вряд ли была в состоянии объяснить, по какой именно причине.

Нет, только Хори может дать ей правильный совет. Хори всегда знает, как поступить. Он заберет у нее ожерелье, а вместе с ожерельем исчезнут тревога и страх. Он посмотрит на нее своими добрыми печальными глазами, и у нее сразу станет легко на сердце…

На миг у Ренисенб родилось искушение довериться Кайт. Нет. Кайт ничем не поможет, она даже слушать как следует не умеет. Конечно, если увести ее подальше от детей… Нет, бесполезно, Кайт славная, но глупая.

"Остаются еще Камени и бабушка, - пришло на ум Ренисенб.
– Камени?.." Было что-то заманчивое в мысли рассказать обо всем Камени. Она отчетливо представила себе его лицо, сначала оживленное и веселое, потом озабоченное… Ему станет тревожно за нее, а может, вовсе не за нее?

Откуда это закравшееся вдруг подозрение, что Нофрет и Камени были более близкими друзьями, нежели казалось с виду? Из-за того, что Камени помогал Нофрет поссорить Имхотепа с его семьей? Он дал слово, что действовал вопреки собственной воле, но правда ли это? Дать слово ничего не стоит. Все, что Камени говорит, звучит искренне и правдиво. Его смех так заразителен, что хочется смеяться вместе с ним. Походка у него легкая, плечи смуглые и гладкие, и, когда он поворачивает голову, глядя на нее… Когда его глаза смотрят на нее… Ренисенб смутилась от собственных мыслей. Глаза Камени не были похожи на глаза Хори, печальные и добрые. Его взгляд настойчивый, зовущий. Эти размышления заставили Ренисенб покраснеть, в глазах ее появился блеск. Нет, решила она, она не расскажет Камени о том, что нашла ожерелье Нофрет. Она пойдет к Изе. Иза удивила ее вчера. Пусть

старая, но соображает она куда лучше остальных членов семьи, да и в практической сметке ей не откажешь.

"Она старая, но знает, как поступить", - подумала Ренисенб.

II

При первых же словах об ожерелье Иза быстро оглянулась вокруг, приложив палец к губам, и протянула руку. Ренисенб извлекла из складок своего одеяния ожерелье и отдала его Изе. Иза мгновение разглядывала его своими тусклыми глазами, а потом сунула куда-то себе в одежды.

–  Ни слова больше о нем, - низким властным голосом распорядилась она.
– Ибо любой разговор в этом доме слушают тысячи ушей. Я полночи не спала, все размышляла и пришла к выводу, что предстоит сделать многое.

–  Отец и Хори пошли в храм Исиды посоветоваться с Мерсу насчет послания моей матери, в котором они хотят попросить ее вступиться за нас.

–  Я знаю. Пусть твой отец занимается усопшими, нам же предстоит подумать о живых. Когда Хори вернется, приведи его ко мне. Нужно кое-что обговорить и обсудить, а Хори я доверяю.

–  Хори скажет, что нам делать, - убежденно произнесла Ренисенб.

Иза с любопытством посмотрела на нее.

–  Ты часто ходишь к нему наверх, а? О чем вы, Хори и ты, беседуете?

–  О Ниле и о Египте… О том, как день переходит в ночь и как от этого меняется цвет песка и камней… Но очень часто мы вообще не разговариваем. Я просто сижу там в тишине, и мне так покойно, никто не бранится, не ходит попусту взад-вперед, не плачут дети. Я сижу и размышляю, и Хори мне не мешает. Порой я поднимаю глаза и ловлю его на том, что он смотрит на меня, и тогда мы оба улыбаемся… Мне радостно бывать там.

–  Счастливая ты, Ренисенб, - отозвалась Иза.
– Ты нашла такое счастье, какое живет у человека в его собственном сердце. Для большинства женщин оно состоит в чем-то малозначительном и будничном: в уходе за собственными детьми, в беседах и ссорах с подругами, в попеременно любви и ненависти к мужчине. Их счастье складывается из повседневных забот, нанизанных одна на другую, словно бусинки на нитку…

–  И твоя жизнь была такой же, бабушка?

–  В основном. Но теперь, когда я стала старой и большую часть времени провожу одна, когда я плохо вижу и с трудом передвигаюсь, я стала понимать, что, кроме жизни вокруг нас, существует жизнь внутри нас. Однако я уже слишком стара, чтобы сделать правильный выбор, и потому по-прежнему ворчу на свою маленькую рабыню, люблю полакомиться только что приготовленным, прямо с плиты, вкусным блюдом и всеми сортами хлеба, что мы печем, отведать спелого винограда и гранатового сока. Только это и осталось мне, когда ушло все остальное. Дети, которых я любила, уже все в Царстве мертвых. Твой отец, да поможет ему Ра, всегда был глуповат. Я любила его, когда он был малышом и только учился ходить, но сейчас он раздражает меня своей спесью и чванством. Из моих внуков я больше всех люблю тебя, Ренисенб… Кстати, а где Ипи? Я ни вчера, ни сегодня его не видела.

–  Он очень занят. Отец поручил ему присматривать за уборкой зерна.

–  Что, вероятно, пришлось по душе заносчивому мальчишке, - усмехнулась Иза.
– Теперь будет расхаживать с важным видом. Когда он придет поесть, скажи ему, что я хочу его видеть.

–  Хорошо, бабушка.

–  А про остальное, Ренисенб, молчи…

III

–  Ты хотела видеть меня, Иза?

Ипи стоял с цветком в белоснежных зубах и, чуть склонив голову набок, нагло улыбался. Он, по-видимому, был весьма доволен собой и жизнью в целом.

–  Если ты готов пожертвовать минутой твоего драгоценного времени, - сказала Иза, сощурив глаза, чтобы получше видеть внука, и оглядывая его с головы до ног.

Ее резкий тон не произвел на Ипи ни малейшего впечатления.

–  Да, я и вправду очень занят нынче. Мне приходится присматривать за всем хозяйством, поскольку отец ушел в храм.

–  Молодой шакал лает громче других, - заметила Иза.

Но Ипи остался невозмутим.

–  Неужели ты позвала меня только для того, чтобы это сказать?