Месть самураев
Шрифт:
– Слава Будде! Я бы давно уже пошла на подмогу, да учитель Акинобу не дал.
Натабура тоже обрадовался встрече и хотел сказать, что только о ней и думал, а еще о доме в окружении хризантем на берегу Хиёйн. Но почему-то не сказал. Застеснялся окружающих, которые с любопытством смотрели на них. Язаки даже сунул нос между ними и полез целоваться:
– А меня тоже не пустили, тоже!..
– И правильно, – назидательно сказал учитель Акинобу, – иначе бы все расстроил.
– Что все? – удивился Язаки. – Что все? – и показал рукой на холодный, мрачный лес. – Там же никого нет?!
Акинобу хотел сказать, что только слепой ничего не видит и что лес опасен, даже не из-за
– Так вы знали, сэйса? – удивился Натабура, не выпуская Юку из объятий и одновременно загораживаясь плечом от слишком ретивого Язаки, чей холодный нос неприятно впечатывался в щеку.
– Догадывался. Правда, не знал, что конкретно, но ничего смертельного, иначе бы сам к тебе пошел. Только вот леса этого и гор в течение коку не было. Ничего не было. Не пускали нас к тебе. Стало быть, это воля Богов, – и укоризненно посмотрел на Язаки, который ничего в подобных делах не понимал. Он, вообще говоря, родился, чтобы есть, есть, есть, набивать брюхо ну и, конечно, тихо, как и все, радоваться жизни. Акинобу его воспринимал таким, каков он есть, и поэтому обращал на его слова мало внимания.
– Стало быть, воля, – согласился Натабура и с опаской разжал кулак, в котором тлел уголек.
Учитель Акинобу посмотрел и отвернулся, чтобы скрыть огорчение. Вот зачем нас сюда выкинуло, понял он. Вот почему нам дали доплыть, да еще так быстро. Отныне Боги вершат свои дела втихую, без лишних слов. Теперь главное понять, на чьей они стороне.
Выхода было два: принять или не принять знак. Но я не знаю, думал Акинобу, что нас ожидает впереди. Наверняка ничего хорошего. Мы ввязываемся в очередную историю, хотя с нас и так достаточно. К чему она приведет, трудно сказать. Ни к чему хорошему. Значит, все предопределено. Поэтому знак нужно принять. А если не принять? Остаться независимым? Попытаться обойти все опасности? О, Райдзин, подскажи! О, Райдзин, подскажи! Бог грома и молнии упорно молчал. Акинобу взглянул на Юку. Если бы не она, можно было бы попробовать. Обойтись собственными силами. Поступить так, как мы поступали всегда. Но что потребуют Боги? Что они захотят взамен? Если бы я только знал. Вот задача из задач. Поэтому с этого момента надо действовать осторожно и обдуманно.
– Что, плохой знак? – еще не понял Натабура и огорченно посмотрел на Юку, чтобы хоть как-то успокоить ее.
Каждая черточка ее лица источала нежность, которую он так любил в ней, и рядом с Юкой он чувствовал себя защищенным от всех житейских невзгод.
– Плохой, – кивнул учитель Акинобу. – Аматэрасу наделяет тебя силой, которой никого из смертных не наделяли. Это значит, что нам предстоит столкнуться с такой опасностью, которая не по плечу обыкновенному смертному.
– Что же делать?! – в волнении спросил Натабура.
Он не ожидал такой чести и не понимал, хорошо это или плохо. Надо было бы спросить об этом у юй, подумал он.
– А вот что! – учитель Акинобу сложил его ладонь, сжал что есть силы, улыбаясь и ободрительно глядя в глаза Натабуры. – Не сопротивляйся! – приказал он. – Не сопротивляйся и не думай!
И в тот момент, когда Натабура расслабил мышцы, все завертелось у него в голове, и он потерял сознание.
– Что ты чувствуешь? – спросил учитель Акинобу, когда Натабура открыл глаза.
– Ничего… – потерянно ответил Натабура.
Он лежал на песке и мало что соображал. Но, оказывается, прошло полдня, и солнце за ватными облаками стояло в зените. Затем он совершенно случайно перевел взгляд на Хёкура и очень и очень хорошо увидел скёк Годайго и лохматых отшельников юй, бродящих с подветренный стороны острова в поисках плавника и моллюсков. Ветер рвал их одежду и раздувал волосы, соленые брызги попадали им в лицо, руки и ноги посинели, но они ни на что не обращали внимания. Кими мо, ками дзо! Что за ерунда, подумал Натабура, вытаращив от удивления глаза. До Хёкура не меньше пяти ри, к тому же этот туман и облака. Нет, ничего подобного не может быть, подумал он, это противоречит всякой логике, и отвернулся. Чем бы меня ни наградили, смотреть не буду!
Заметив, что он пошевелился, к нему устремились одновременно Юка и Язаки. Афра, который преданно спал, привалившись теплым боком, тут же вскочил и принялся радостно вылизывать лицо.
– Все… все… все… – пытался увернуться Натабура, но не было сил даже шевельнуться.
– Ты меня слышишь? – спросила Юка, присев рядом. Глаза ее засияли так, что ему стало спокойно и хорошо на душе, но он как всегда в присутствии посторонних боялся проявить свои чувства, а лишь взял ее за руку. Кожа была мягкой, как бархат.
– Мы тебе чай приготовили, – беспардонно влез в разговор Язаки.
– Давай чай, – согласился Натабура и сел, но между делом бросил взгляд на остров Хёкура.
То, что он увидел, снова произвело на него неприятное впечатление. Не оттого, что он разглядел, как отшельник юй чистил рыбу – нож и прилипшую к пальцам чешую, а оттого, что этого не могло быть изначально. Что-то со мной происходит, нехорошее, неестественное. Неужели так видят Боги? Больше не буду смотреть, никуда не буду. И он стал пить соленый и жирный чай – часуйму[96], к которому они настолько пристрастились в Тибете, что настоящий японский чай уже не воспринимали в качестве полноценного напитка. С каждым глотком силы возвращались к нему, и дело было даже не в том, что Язаки отлично умел готовить часуйму, а в том, что проснулось в Натабуре – тайное, непонятное, еще не осознанное им самим и оттого тревожное и волнующее чувство всепонимания, словно ты, думал он, можешь охватить не только глазами, но и внутренним взглядом. Неужели все из-за уголька? – удивился он и не поверил самому себе. Кими мо, ками дзо!
Чем дольше он пил часуйму, тем больше успокаивался: чем же меня наградили и что нам предстоит, если даже ёмоо нодзомимитэ недостаточно, чтобы попасть домой? Что-то грозное и пугающее пряталось в будущем, и его готовили к этому.
– А где остальные?
– Ушли, – ответил учитель Акинобу. – Не стали дожидаться.
Ну да, понял Натабура, теперь с нами опасно, везде опасно. Стража на дорогах. Патрули. Тем более что я, кажется, еще что-то вижу. Отныне он не сомневался в своих способностях. В устье реки берег представлял собой огромную вытянутую полудугу. Один край ее заканчивался за песчаным баром тупым мысом, о который с грохотом разбивались волны, а другой выбегал далеко-далеко в море в виде каменистой косы с одинокой сосной. Так вот, под этой сосной валялся перевернутый ялик.
– Я сбегаю! – вызвался Язаки. – Я сбегаю! Дайте ему еще часуйма и накормите, а я сбегаю… – он суетился, как жених перед свадьбой.
Если бы кто-то предложил отправиться вместе с ним, он мог бы убить на месте – так был возбужден, а главное – не хотел отдавать богатство. Сердце заходилось от волнения, а кровь кипела так, словно Язаки выпил три пиалы крепчайшего сакэ на перце.
Натабура хотел сказать, что ходить бессмысленно, что кантё Гампэй там нет, что он давно ушел и находится в устье реки Синано, но промолчал, с удивлением глядя на Язаки, которого не узнавал второй день – друг стал нервным, суетливым и отдалился. Пройдет, великодушно решил Натабура. Рано или поздно пройдет. Должно быть, он не пришел в себя после боя с ханива и после крушения джонки. Лично я до сих пор боюсь.