Месть самураев
Шрифт:
– Да, сэйса, – пролепетал Язаки.
Он совершенно забыл, что за поясом у него торчит тот самый меч, который он взял у каменного генерала и которым накануне хвастался перед всеми.
– Ну и отлично. А теперь иди посмотри, что делает Акинобу!
Язаки послушно покинул каюту и заглянул на мостик.
– Его нет, – сообщил он в приоткрытую дверь, не зная, радоваться ему или нет.
– Идите приготовьте ялик. И не шуметь там! А то зарежу!
Дружки отправились на палубу.
– Может, сбежим? – предложил Язаки.
Но сговориться
А Бугэй понял, что самый главный тайник он так и не обнаружил, и сердце его заныло от дурного предчувствия: мечта о харчевне таяла как утренний туман. Осталась еще маленькая надежда, что благородный кантё Гампэй проявит великодушие и добавит пару рё за верность к той сумме, которую обещал.
– Шевелитесь! – приказал кантё, словно ненароком показывая широкий кривой нож.
Он понимал, что чем дольше они будут возиться, тем быстрее придут в себя.
Кряхтя и помогая друг другу так, словно взялись тушить пожар, Язаки и Бугэй перевернули ялик, подтащили его к дырке ограждения и столкнули на воду. Бугэй держал носовой конец. Сразу стало слышно, как под яликом журчит вода.
Грозный кантё бросил в ялик мешок, затем прыгнул сам и скомандовал:
– Отпускайте! – и сразу пропал в темноте.
Через мгновение они услышали короткий злобный смешок, и все.
– А деньги?! – осмелев, в отчаянии крикнул Бугэй.
Они ждали целую кокой, боясь пропустить даже самый слабый звук.
– В каюте… – донеслось издалека.
Тогда они бросились назад. Сталкиваясь лбами и мешая друг другу, перевернули все, что можно было перевернуть, обследовали все стены и балки, но ничего не нашли. Бугэй собрался было прыгнуть в трюм, да Язаки удержал его:
– Опасно! Вдруг там ганива?!
– Ганива всего лишь глиняная собака, – возразил Бугэй, повисая над дырой в сильных руках Язаки. – Отпусти! Слышишь!
– Это ты во всем виноват!
– Я?!! – удивился Бугэй. Подобная мысль даже не приходила ему в голову.
– Глядишь, давно бы все поделили.
– А где ты был со своим оружием? – язвительно осведомился Бугэй, приходя в себя и отступая от отверстия в полу. Ему расхотелось туда прыгать.
– Там же, где и ты со своей жадностью.
– Ах, так! – воскликнул Бугэй, нащупывая на полу обломок древнего меча, которым вполне можно было раскроить Язаки голову.
Мысль, что он не только лишился законного заработка, но и возможности приобрести харчевню, придала Бугэй силу. Он уже замахнулся, чтобы убить Язаки, но в этот момент у них над головой раздались шаги Натабуры, который заступил на вахту.
– Добр твой Бог, – пробормотал Бугэй, опуская меч. – Больше ко мне за добавкой не приходи!
–
– Даже если бы и знал, добавки не получишь! – уперся Бугэй.
– А я приду и сам возьму!
– Только попробуй!
– И попробую!
– Попробуй!
– Попробую!
Выпятив грудь, они наскакивали друг на друга, как два петуха.
– Эй! Кто там?! – раздалось у них над головами, и они, опомнившись, притихли.
Потом на дверь каюты что-то полилось. Язаки высунул руку и попробовал на язык:
– Не пойму, дождь, что ли?
Собачка писает, догадался Бугэй, вспомнив об Афра.
Афра давно их учуял. Он решил, что раз хозяин не беспокоится, то чего колотиться, ведь это же свои: Язаки и Бугэй. Спорят. Наверное, из-за еды. Могли бы и поделиться. В знак презрения подошел и поднял лапу на то место, где, по его расчетам, в каюте находились спорщики.
Мысль, что их ночные проделки могут быть раскрыты, заставила Язаки и Бугэй на цыпочках покинуть капитанскую каюту и отправиться по своим местам. Потревоженная курица возмущенно прокудахтала им вслед.
Натабура больше ничего не услышал, кроме шелеста ветра в шкотах и плеска волн под кормой, и подумал, что возвращаться на родину всегда приятно, даже после самых тяжелых испытаний.
А Афра по привычке ткнулся ему в руку и завалился спать тут же, рядом, в шаге от него. Оба были счастливы, как могут быть счастливы друзья, понимающие друг друга без слов.
***
Когда стали окончательно наводить порядок и ворочать ящики с гвоздями, матрос Оцу вскрикнул так, словно наступил на змею:
– Золото!
Язаки, который крутился рядом, сморщился: нашли-таки. Он давно, еще на рассвете, все обшарил и, конечно, обнаружил дорожку из четырех рё, тянущуюся от каюты кантё. Разумеется, прикарманил их и, решив, что больше ничего нет, побежал докладывать Акинобу о пропаже ялика. А оказалось, что монеты закатились за ящики и что их ровно восемь – по одному на каждого члена экипажа.
– Ну теперь все ясно, – сказал Акинобу, раздавая монеты. – Кантё Гампэй оживил своих каменных воинов и пытался захватить джонку, а когда ему это не удалось, спрятался в трюме и ночью ушел со своим богатством.
Матросы от радости подпрыгнули выше мостика: мало того, что остались живы в этом опаснейшем и полном приключении плавании, так еще получили по золотому, о которых и не мечтали.
Язаки показалось, что учитель Акинобу уж очень подозрительно посмотрел на него и даже усмехнулся. Нет чести в предательстве. Старик догадался? – похолодело в душе у Язаки. Неужели читает мысли? Раньше он никогда не называл его стариком, потому что Акинобу еще не стал им, а здесь взял и назвал со злости. Но от этого легче не стало. Душа, тяжелая, как якорь, ворочалась где-то в животе.