Месть Седьмой
Шрифт:
— Так нельзя, — говорит мне Сандерсон с укором. Его нижняя губа дрожит. Он потирает запястье, куда его ударил Девятый. — Просто дайте мне умереть.
— И в самом деле, — вставляет Уокер, крепко держа свой собственный пистолет. — Зачем ты его остановил? Его смерть решила бы все наши проблемы.
— Ничего бы это не решило, — говорю я, кидая на неё недовольный взгляд и позволяя пуле упасть на неубранную постель Сандерсона.
— Он прав, — ссутулившись, говорит Сандерсон Уокер. — Моё убийство ничего не изменит, но оставлять меня в живых просто жестоко.
— Не тебе, старик, выбирать, когда помирать, — говорю я Сандерсону. —
— Юношеский оптимизм, — сухо усмехается Сандерсон.
Я приседаю, чтобы заглянуть ему в лицо.
— Еще есть время, искупить свою вину, — говорю я. — Сделать нечто значимое.
Сандерсон вскидывает бровь, его глаза ненадолго фокусируются. Но затем правая сторона рта отвисает, и ему приходится стереть текущую слюну рукавом халата. Совершенно разбитый, Сандерсон отводит глаза.
— Нет, — тихо говорит он. — Думаю, времени уже не осталось.
Девятый вздыхает от скуки и берет набор шприцов, лежащий рядом с Сандерсоном. Недолго изучает смолянистое вещество внутри одного из шприцов и машет им перед лицом Сандерсона.
— Что за дрянь они вам кололи? — спрашивает Девятый. — И ради этого вы продали родную планету?
Сандерсон с тоской всматривается в шприц, а затем слабо отталкивает его от себя.
— Они меня вылечили, — объясняет Сандерсон. — И даже больше. Они снова сделали меня молодым.
— И посмотри во что ты превратился, — бурчит Девятый. — Свеж как маргаритка, да?
— Между прочим, их лидеру уже много веков, — настаивает Сандерсон, дико вращая глазами то на меня, то на Девятого. — Вам ли не знать. Он обещал нам тоже самое. Бессмертие и власть.
— Он наврал, — говорю я.
Сандерсон опускает взгляд в пол.
— Знаю.
— Ты жалок, — говорит Уокер, но от ее злости не осталось и следа. Что до меня, то не думаю, что Сандерсон такой уж мерзавец, как ожидала Уокер. Возможно, он и был кукловодом международного заговора в поддержу могов, но сейчас Могадорский Прогресс прожевал и выплюнул его. Не на такой перевес в борьбе надеялась Уокер. Боюсь, мы впустую потратили остававшееся нам время.
Сандерсон игнорирует Девятого и Уокер. По какой-то причине, может потому, что я не дал ему умереть, он обращается непосредственно ко мне:
— Все те чудеса, что они предложили... да как ты не поймешь!? Я думал, что вступаю в золотой век человечества. Как я мог им отказать? Отказать ему?
— А теперь вы уже подсели на эту дрянь, так ведь? — спрашиваю я, глядя на шприцы, в которых, могу поспорить, находится какой-то синтетический генетический коктейль, используемый могами для выращивания своих одноразовых солдат. — И если перестанете это принимать, то рассыпетесь, как и они.
— Да он и так вот-вот рассыпется от старости, — ворчит Девятый.
— Прошло всего два дня, и только взгляните на меня... — Сандерсон обводит рукой свое тело, напоминающее слизняка, посыпанного солью. — Они меня использовали. Лечили в обмен на услуги. Но вы меня освободили. Теперь я, наконец, могу умереть.
Девятый вскидывает руки и смотрит на меня.
— К черту все, чувак. Этот дедан — дохлый номер. Надо придумать что-то другое.
Меня охватывает отчаянье от того, что Уокер поставила на министра обороны, который оказался всего лишь искалеченным стариком и никак не приблизил нас к предотвращению неминуемого могадорского вторжения. Но я пока не готов сдаться. Это недоразумение, сидящее
Я должен заставить его прозреть.
Дикая смесь отчаяния и интуиции подталкивают меня зажечь Люмен. Я не превращаю его в пламя, а просто выпускаю энергию, чтобы из руки выстрелил луч света.
Глаза Сандерсона расширяются, и он отодвигается от меня на кровати.
— Я же обещал, что не наврежу вам, — говорю я, приближаясь к нему.
Освещаю Люменом дряблую, парализованную часть его лица, пытаясь лучше рассмотреть, с чем мне предстоит иметь дело. У кожи серый оттенок, она выглядит безжизненной; под ней пролегают тонкие, пепельного цвета вены. Черные частички вещества под кожей Сандерсона как-будто даже разбегаются от Люмена, словно пытаются спрятаться поглубже.
— Я могу это вылечить, — решительно говорю я. На самом деле, я не особо в этом уверен, но должен попробовать.
— Ты...ты можешь исправить все то, что они сотворили? — спрашивает Сандерсон; в его скрипучем голосе звучит надежда.
— Я могу вернуть ваш облик, — отвечаю я. — Не улучшенный, как они обещали. И моложе вы тоже не станете. Вы... просто будете таким, каким должны быть.
— Все стареют, — влезает Девятый. — Смирись с этим.
Сандерсон смотрит на меня со скептицизмом. Должно быть, я говорю так же, как и могадорцы, когда они несколько лет назад впервые убеждали его встать на их сторону.
— Чего вы хотите взамен? — спрашивает он, будто уже ясно, что заплатить придется сполна.
— Ничего, — отвечаю я. — Вы даже можете снова попытаться себя убить. Мне плевать. Или же воспользуйтесь шансом отыскать в себе остатки совести и сделайте хоть что-то хорошее. Решать вам.
После этого я прижимаю ладонь к лицу Сендерсона.
Сандерсон вздрагивает, когда в него проникает целительная энергия моего Наследия. Как правило, во время исцеления, я ощущаю, как под моими пальцами затягиваются раны, как восстанавливаются клетки. У Сандерсона же я ощущаю, как моему Наследию словно противостоит какая-то сила, как будто внутри него есть микроскопические черные дыры, попадая на которые, мой исцеляющий свет резко рассеивается и меркнет. Исцеление продолжается, но все происходит медленно, и я вынужден вкладывать в это гораздо больше сил, чем обычно. В определенный момент что-то начинает шипеть и трескаться под его кожей, и одна из его обесцвеченных вен вспыхивает. Сандерсон шарахается от меня.
— Больно? — спрашиваю я, переводя дыхание и продолжая держать руку напротив его лица.
Он колеблется:
— Нет... нет, вообще-то, мне и правда лучше. Как-то...чище. Продолжай.
И я продолжаю. Я чувствую как могадорская жижа глубже зарывается в Сандерсона, прячась от моего Наследия. Я удваиваю усилия по исцелению, распространяя Люмен по венам. Я настолько сосредоточен на борьбе с чернотой, которая засела в Сандерсоне, что теряю счет времени и впадаю в своего рода транс.
Когда я, наконец, заканчиваю и отхожу назад, мои ноги подкашиваются, и я падаю прямо на Сэма. Я даже не заметил как он сюда поднялся. Он стоит с телефоном в руках — неужели он отобрал его у той свидетельницы, которую мы сбили? — и записывает исцеление Сандерсона. Он прекращает запись, когда я заваливаюсь на него. Только благодаря Сэму я все еще стою на ногах.