Месть смертника. Штрафбат
Шрифт:
Смирнов куда-то пропал. Сначала он переползал через мертвецов вместе с остальными – Белоконь видел его вполне отчетливо. Но потом разведчик исчез в траве и в том месте так и не появился. Белоконь подумал, что ему на пути попалась какая-нибудь яма или воронка от снаряда. Как бы там ни было, через пару минут Смирнов обнаружил себя сам.
В свежем утреннем воздухе взрыв связки противотанковых гранат был особенно звонким. Левый дзот смялся внутрь. Его крытая слоем земли бревенчатая крыша не пострадала, кидать на нее гранаты было бы бесполезно, но взрыв пришелся точнехонько на врытую в землю стальную шапку амбразуры. На поле боя упали последние комья земли, и стало ясно, что и сама шапка, и пулемет в ней искорежены, а пулеметчики внутри скорее всего погибли.
Штрафники в окопах приветствовали первую удачу дружным радостным криком. Смирнова они так и не увидели – разведчик не показался, даже когда бросал гранаты. Было не совсем понятно, как ему это удалось, на открытой-то местности. Еще не смолкли радостные возгласы, когда точно так же рвануло вторую амбразуру. Правый дзот постигла та же участь.
За эти минуты группа прикрытия заметно поредела. Вперед двинулась лишь половина из них – Белоконь насчитал семь ползущих красноармейцев. Оказалось, что лежать под кинжальным огнем пулеметов – весьма опасное занятие, даже если прикрываться трупами. А дальше на пути штрафников трупов уже не было. Но они упорно ползли вперед – до тех пор, пока по ним не стали палить сразу из трех точек, находившихся позади тех, что были взорваны. Открытая и беззащитная группа больше ничего не успела – ее выкосили до последнего солдата.
Благодаря постепенно возвышающейся местности поле боя было как на ладони. По окопам с титовцами пронесся стон разочарования.
Ротный командир поглаживал обожженную половину лица и смотрел вперед, на раскрывшиеся огневые.
– Прекрасная маскировка, – сказал он. – Просто замечательная.
– Внутри, наверное, душно, – задумчиво проговорил стоящий на соседнем ящике Белоконь.
– Не душно, если вырыто с умом, – сказал Титов.
– А в сортир?..
– Ночью. Пулеметчики сменяются, вход через скрытый люк. Там все продумано.
Белоконь подумал, что рассуждать об устройстве дзотов и удобствах немецких стрелков в такой момент недопустимо. И постарался не рассуждать.
Вторая группа ждала наготове, но Титов не спешил отправлять бойцов на смерть. Жертва могла оказаться бессмысленной: самоотверженный и самонадеянный разведчик, возможно, лежит где-то там с простреленной головой.
Однако не тут-то было. То, что Смирнов живее всех живых, подтвердил грохнувший перед следующей амбразурой взрыв. Атакованная огневая была крайней справа, и на этот раз попадание было не столь удачным – до брони Смирнов не добросил. Прошло полминуты. На миг из травы взметнулась рука со связкой гранат. Оказалось, что разведчик залег в неожиданном месте – прямо перед вторым взорванным дзотом. Небольшой бугор защищал его от яростной стрельбы сразу из трех точек. Через секунду у правого дзота снова рвануло. На этот раз попадание было верным – огневая была смята, так же, как и предыдушие.
– Вперед! – наконец распорядился Титов, и вторая группа отправилась прикрывать диверсанта-виртуоза.
За следующие полчаса ротный отправил на верную гибель еще три команды – уже по двадцать человек. Дела шли не так гладко, как в начале операции, но результат все же был. Фрицы так и не смогли ничего противопоставить замысловатому трюку разведчика – слишком хорошо он прятался, слишком ловко и незаметно перемещался. Засевшим в дзотах с узким обзором пулеметчикам скорее всего казалось, что угроза исходит именно от лупящих с открытого места штрафников. Соответственно штрафникам и доставалось. Смирнов успевал переползти один-два раза, бросить пару связок гранат, когда очередная группа прикрытия переставала существовать – до последнего автоматчика. Похоже, он это предвидел, и пока все шло по его плану. Смирнов уничтожил две линии огневых точек – пару пулеметов в первой линии и четыре во второй, – показавшись на глаза наблюдателям лишь дважды. В первый раз он перебегал между дзотами, во второй – перекатами через голову подбирался ближе к своей последней мишени.
– Двенадцать штук, – сказал Гвишиани, когда взрыв уничтожил шестую амбразуру. – У него больше нэт гранат.
– А у нас больше нет добровольцев, – сказал Титов.
Ротный вовсе не выглядел обрадованным успешным завершением операции. В прикрытии единственного бойца рота потеряла девяносто человек. Если бы речь не шла об ослаблении неприступной высоты и если бы легшие под пули солдаты не были штрафниками, Титов бы рассказывал об этой вылазке под трибуналом. На пару со Смирновым.
Командир был угрюм еще по одной причине. Он четко понимал, что обещанной штрафникам реабилитации ему не добиться. Слишком их было много. Слишком незначительной была задача по нейтрализации нескольких огневых точек, чтобы вернуть звания почти сотне военных преступников. Командование не пойдет на это. «Да он издевается! – скажет какой-нибудь чин из НКВД, увидев отправленные Титовым бумаги. – Эту боевую задачу могла решить артиллерия. Она и должна была ее решать!» Да. А тот факт что у приданных штрафникам батарей были завязаны глаза… на высоком уровне подобные мелочи никого не волнуют.
Почти все погибшие были разжалованными офицерами. Они надеялись, что после смерти их восстановят в прежнем статусе – и тогда их семьи избавятся от черной метки родственников врагов народа. Но этого не случится. После расстрела второй группы командиру не следовало посылать за Смирновым ни одного добровольца.
Бывшие офицеры видели гибель своих предшественников и, в отличие от первой команды, понимали, на что идут. Вот так штрафрота лишилась трети состава и, по-видимому, самых смелых и самоотверженных бойцов.
Между тем в окопах ликовали. Штрафники палили в воздух, подбрасывали вверх каски и пилотки – им казалось, что после такого успеха взятие высоты будет невинной прогулкой. А еще ведь не было артподготовки… Вылазка Смирнова, с одной стороны, серьезно упростившая задачу атаки, с другой – дала солдатам ложную надежду на легкий исход. При лобовом наступлении его все равно не будет.
Смирнов вернулся в окоп через десять минут после последнего взрыва. Весь в земле, в грязной дочерна форме, на его перемазанном лице сверкала улыбка. Он явно чувствовал себя триумфатором. Штрафники подходили пожать ему руку. Его хотели поднять и подбросить в воздух – не позволила лишь ширина траншеи.
Белоконь стоял там же, рядом с Титовым и Гвишиани. Те негромко переговаривались – командир излагал свою точку зрения на произошедшее. Белоконь убедился, насколько может быть обманчива выигрышная внешне ситуация.
Он в очередной раз подумал о жене и детях. Если бы мастер-разведчик дал ему уйти умирать в первой группе, Белоконь бы погиб – с мыслью о том, что он будет реабилитирован и его родным теперь ничего не грозит. И это было бы самым страшным заблуждением в его короткой жизни.
Смирнов пробрался к командирам через ликующую толпу.
– Товарищ капитан, – приподнятым тоном обратился он к Титову, – разрешите доложить! Боевая задача выполнена и перевыполнена! Мной уничтожены шесть дерево-земляных огневых точек с бронезакрытием. Вверенный запас противотанковых гранат израсходован полностью.
– А потери? – холодно спросил Титов.
Смирнов тут же посерьезнел и набычился.
– Ребята знали, что это – не развлекательная прогулка! Как бы там ни было, мы подавили шесть активных пулеметов на пути наступления…
– Верно, все верно, – сказал Титов без выражения. – Объявляю тебе благодарность за блестяще выполненное задание. Представление о твоей реабилитации в числе прочих штрафников я подам сразу после наступления. Я или мой заместитель Ладо Зурабович, если я погибну.