Месть Танатоса
Шрифт:
— Как не понять… — усмехнулся Науйокс, — еще бы! Рыцарский крест вручили. Даже два, надо полагать!
Курское побоище
Танковый батальон ночью подняли но тревоге. Вбежав в сарай, где хранилось сено, унтер дернул ефрейтора Колера.
— Вставай, — крикнул он, — выступаем!
Штефан вскочил и, не понимая спросонья, что происходит, выглянул с сеновала.
— В чем дело? Эй, ты где? — но командир танка Фриц Зеллер уже убежал.
— Что там, Штефан? — встревоженно спросила у ефрейтора темноволосая русская девушка, выглядывая из-за него.
— Сейчас узнаем, Натали, — ответил ей Штефан, быстро одеваясь. — Но я подозреваю, что привал окончен — мы снова в поход собрались.
— Мы расстанемся? — проговорила Наталья испуганно, и в глазах ее блеснули слезы.
— Не знаю. Пока ничего не знаю. — Штефан быстро чмокнул девушку в щеку и спрыгнул с сеновала.
— Давай скорей! — кричали ему.
Когда ефрейтор выбежал со двора, весь экипаж его танка уже занял места — мотор машины работал. По пояс высунувшись из открытого люка, Фриц Зеллер нетерпеливо махал Штефану рукой. Мимо ограды грохотали, проходя, танки. Штефан вспрыгнул на броню.
— Куда ты? — Наталья подбежала к калитке и, смахивая с лица непослушные растрепанные волосы, куталась в длинный цветастый платок.
— Не знаю, там скажут, — крикнул Штефан. Он хотел спрыгнуть, чтобы обнять ее. Но Зеллер строго приказал:
— Ефрейтор, займите свое место!
— Слушаюсь!
Штефан сразу натянул шлем и скрылся в люке. Мотор заработал сильнее. Вздрогнув всем своим многотонным «телом», бронемашина медленно тронулась с места. Сквозь слезы Наталья еще видела худощавую фигуру Зеллера, по пояс возвышающуюся над башней, — он что-то отмечал на карте, переговариваясь по рации с командиром. Потом тоже исчез внутри машины.
Один за другим танки выползали за околицу, сотрясая лязганьем металла растревоженную ночную тишину.
Широки и раздольны поля под Прохоровкой. Колосится самосевом покрывшая их рожь. Разливаются трелями на заре в лесах знаменитые курские соловьи.
Командующий Воронежским фронтом, занявшим оборону южного участка общей линии, выгнутой дугой от Орла до Харькова, генерал Ватутин только что закончил допрос доставленного разведчиками «языка», пехотного обер-лейтенанта.
Сведения, полученные от него, полностью подтверждали предположение Ставки, что наступление гитлеровских войск планируется начать на рассвете 5 июля — то есть завтра.
— Уведите пленного! — распорядился Ватутин. В сопровождении конвоиров немец вышел.
— Вы тоже можете отдыхать, товарищ Голицына. Спасибо, — кивнул генерал молоденькой переводчице, недавно прибывшей в его распоряжение.
— Слушаюсь, товарищ генерал, — лейтенант Наталья Голицына, отдав генералу честь, вышла из кабинета командующего.
Пройдя несколько комнат, где сновали ординарцы, а усталые связисты монотонным голосом беспрестанно вызывали то «Вербу», то «Ольху», она вышла на крыльцо.
Солнце заливало степь. Тихий летний ветерок, как будто украдкой, поворачивал крылья старой мельницы на холме. Издалека доносились приглушенные разрывы и ожесточенное стрекотание зениток. Снова бомбили.
— Что загрустила, красавица? — весело окликнул ее, спрыгнув с затормозившего перед штабом фронта грузовика, черноволосый, цыганского типа майор. — Настроения нет? — он улыбнулся веселой белозубой улыбкой .
— Да так… — Наталья пожала плечами и отвернулась. Настроение у нее действительно было скверное.
Вот уже почти год она ничего не знала о судьбе своих родственников, оставшихся в придонской деревушке. Когда вслед за немецкими танкистами в деревню пришли каратели, Наталье вместе с несколькими односельчанами удалось спастись — они примкнули к партизанскому отряду. С партизанами же после освобождения района она перешла в состав регулярной армии, записавшись добровольцем. На все письма, которые она посылала родственникам, ответа не приходило.
— Извините, товарищ майор. Мне надо исполнять свои обязанности, — Наталья заметила, что конвоиры, сопровождавшие немца, остановились на полдороге, тщетно пытаясь разобрать, о чем просит их «подопечный», и поспешила к ним.
— Наташа, золотце, скажи нам, — обратился к ней старший из конвоиров, сержант, — чего ему надо-то? Ни черта ведь не разберешь на их тарабарщине.
— Он просит сигарету, — перевела Наталья.
— Да у нас ведь только махорка, а? — развел руками сержант.
— Подождите, — Наталья вернулась в штаб и вскоре вынесла пачку трофейных сигарет.
— Bitte, — предложила, протягивая сигареты немцу.
— Danke, — на бледном, осунувшемся лице офицера появилась улыбка. Он взял сигарету и ищуще посмотрел по сторонам.
— А спички у Вас есть? — спросила Наталья у конвоиров. — Дайте прикурить.
— Один момент, — сержант достал коробок и, чиркнув, зажег спичку. Немец глубоко, с жадностью затянулся. Наталья внимательно посмотрела на него. Молодой, белокурый, как Штефан. Она быстро сунула немцу всю пачку сигарет.
— Начальник штаба прислал. Сказал, можно, — объяснила она удивленным конвоирам и отошла в сторону, сразу погрустнев.
Она вспомнила о Штефане, и память упрямо возвращала ее в прошлогоднее лето, когда однажды на рассвете он пришел, точнее, приехал, на огромной бронированной машине, в мундире чужой, враждебной армии. Смелый, нежный, простой, светлоглазый, светловолосый немец, и не немец вовсе, враг — и вроде бы не враг… Где он? Там, где за холмами скрежещут танковые гусеницы? Там, откуда взмывают в небо самолеты с крестами на бортах, несущие смерть? Там, где притаилась в траншеях яростная эсэсовская пехота в лихо заломленных набок фуражках и черных кителях с засученными выше локтя рукавами, готовая ринуться в атаку? Да, там… Если жив еще. И, возможно, пленный обер-лейтенант даже встречал его…