Месть Танатоса
Шрифт:
Маренн подбежала к нему, усадила на пол, прислонив спиной к стене. Поднять его и снова посадить на табурет у нее не было сил — генерал был тяжел. Она попыталась привести его в сознание… и в это время услышала в коридоре приближающиеся шаги. Идут.
Маренн выпрямилась. Она почувствовала вдруг удивительное спокойствие. Подошла к магнитофону. Сомнения и страхи покинули ее. Оставалось несколько мгновений до того момента, когда откроется дверь и…
Кристально ясно сознавая, что она делает и чем грозят ей последствия такого поступка, она перемотала записанную ленту назад и нажала кнопку рядом с кнопкой «стоп» — пленка снова начала прокручиваться, запись стиралась.
Маренн неотрывно наблюдала, как с шипением и шуршанием тоненькая коричневая ленточка перебегает с бобины на бобину. Вполне возможно, это скоротечно убегала ее собственная жизнь.
Сейчас она не думала о Корндорфе, не думала о долге, не чувствовала облегчения. Она ощущала пустоту: все внутри нее сжалось и замерло в напряженном ожидании. Они идут… Успеет ли до конца перемотаться лента?
Кто-то остановился у двери, загремел ключами, послышались тихие голоса, переговаривающиеся между собой, заскрипел замок. Белый кончик ленты завертелся на бобине. Всё.
Маренн выключила магнитофон, сняла бобину с лентой и положила ее в коробку. Дверь открылась. На пороге появился адъютант Мюллера в сопровождении уже знакомого Маренн следователя. «Какая точность!» — мелькнуло в голове у Маренн, когда она взглянула на наручные часы, лежащие на столе, — она сняла их перед работой, чтобы своим размеренным тиканьем они не отвлекали ее. Секунда в секунду. Все рассчитали, даже путь по коридору.
Войдя в камеру, адъютант Генриха Мюллера также посмотрел на часы.
— Время истекло, фрау Сэтерлэнд, — объявил он.
— Я знаю, — согласилась она и протянула ему коробку с лентой. — Отнесите это обергруппенфюреру.
— Слушаюсь, — офицер взял коробку. — Господин обергруппенфюрер приказал передать Вам, — сообщил он затем, — что Вы пока можете отдыхать, фрау Сэтерлэнд. Однако он просил Вас непременно известить, где Вы будете находиться, чтобы он мог в любой момент связаться с Вами…
— Я буду у себя в кабинете на Беркаерштрассе, — спокойно ответила Маренн. «Он позвонит быстро, не сомневаюсь», — подумала она про себя.
— И всегда в распоряжении господина обергруппенфюрера, — добавила, чуть наклонив голову и давая понять, что больше разговаривать не о чем.
— Я передам обергруппенфюреру, — кивнул адъютант, — следователь проводит Вас, — он указал ей на гауптштурмфюрера. — Машина ждет у подъезда, — и, отсалютовав коротким взмахом руки «Хайль Гитлер!», вышел, унося с собой магнитофонную ленту.
«Я не успею доехать до Беркаерштрассе, как Мюллер и Кальтенбруннер уже будут знать все», — подумалось Маренн. Не оглянувшись на арестованного, она в сопровождении гестаповского гауптштурмфюрера медленно вышла из камеры и поднялась по лестнице из тюрьмы в здание имперской канцелярии.
Предвкушая «богатый улов» и последующую за ним расправу, Кальтенбруннер поставил только что доставленную адъютантом Мюллера ленту с записью допроса на магнитофон и, плеснув в рюмку коньяка, уселся в кресло напротив шефа гестапо, положив ногу на ногу, ожидая сенсационные разоблачения и свидетельства виновности одного из любимцев Гитлера в заговоре с целью свержения существующего режима.
— Говорите, он вел себя возмутительно высокомерно? — насмешливо спросил Кальтенбруннер Мюллера. — Ничего, посмотрим, что он запоет перед виселицей, этот говнюк… — посасывая сигару, Мюллер молча кивнул. Летели секунды, лента крутилась, но ничего, кроме шуршания и какого-то подозрительного шороха, с нее не доносилось. Кальтенбруннер с удивлением взглянул на Мюллера.
— Мне кажется, она пустая? — неуверенно спросил он.
Мюллер бросил сигару в пепельницу. Быстро прокрутил ленту до конца. В самом деле — ничего. Потом снял бобину, посмотрел ленту на свет.
— Она стерва, — коротко и жестко сказал он. — Стерва! — и вызвал адъютанта.
Как и предполагала, Маренн не доехала до ведомства Шелленберга. Перед самым поворотом на Беркаерштрассе она заметила в зеркало выскочившую из-за угла черную гестаповскую машину. Еще не видя номеров, она поняла, что это гестаповцы, потому что водитель уверенно, вопреки всем правилам, въехал на скорости на тротуар и, разгоняя сигналом встречный транспорт, — благо движение ночью вялое, — влетел на перекресток и перегородил Маренн путь, вынудив остановиться. Двое эсэсовцев, один офицер-оберштурмфюрер, вышли из машины и быстро подошли к автомобилю Маренн. Она опустила стекло.
— В чем дело? — спросила недовольно.
Офицер отдал честь.
— Фрау Сэтерлэнд?
— Да.
— Предъявите документы, — потребовал он.
— С какой стати? — недоуменно пожала плечами Маренн. — Вы кто? Дорожная полиция?
— Служба безопасности. Четвертое управление, — сухо представился оберштурмфюрер.
— А что случилось? — Маренн нехотя показала ему удостоверение.
— Обергруппенфюрер Мюллер требует, чтобы Вы немедленно явились к нему, — заявил офицер, едва взглянув на документ: он прекрасно знал, кого ему было поручено привезти к шефу. — Прошу Вас следовать за мной, — резким движением он распахнул дверцу автомобиля.
— Требует? — Маренн не торопилась выходить. — По господин обергруппенфюрер не имеет полномочий что-либо требовать от меня — он не мой начальник, — возразила она.
— Фрау Сэтерлэнд. Я не намерен обсуждать полномочия господина обергруппенфюрера. И не буду повторять, — офицер многообещающе положил руку на кобуру. Маренн поняла, что пререкаться дальше опасно и бессмысленно.
— А как же моя машина? — спросила она, выходя.
— Ее доставят в Управление, — ответил офицер, знаком приказывая солдату отогнать «мерседес».
— Я, случайно, не арестована? — как бы невзначай поинтересовалась Маренн, усаживаясь в гестаповскую машину. Офицер демонстративно промолчал. Он сел на заднее сиденье рядом с ней и коротко скомандовал шоферу:
— Принцальбрехтштрассе.
Заурчал мотор. Тронувшись с места, машина развернулась и быстро поехала по затемненным берлинским улицам в обратном направлении — к штаб-квартире гестапо.
Разъяренный Кальтенбруннер смотрел на Маренн подобно змее, жаждущей проглотить свою жертву. Его длинные руки с короткими толстыми пальцами уперлись в стол. Он весь подался вперед. Толстая шея, образующая прямую линию с затылком, побагровела от гнева. Вены на лице напряглись так, что казалось, они вот-вот лопнут.