Месть Владигора
Шрифт:
Владигор, скрепя сердце, вынес и эту грубость, хоть и отметил про себя непозволительность тона дружинника.
— Нет, говорил же я вам не раз уже, что борейцы не оставят Ладор. Натешиться они им должны вначале, как муж молодой своей супругой. Да и не знают они, что мы близ Пустеня остановились. Обещаю вам, витязи, что через три дня возьмем мы Пустень!
— Каким же способом возьмем? — спросил Кудрич. — По лестницам полезем?
— Нет, не по лестницам. Я уже проведал: и ивняка здесь много, и глины, камней немало тоже. Как борейцы с Ладором поступили, так и мы с Пустенем разделаемся. Сегодня же приказ отдам плести корзины да нагружать их глиной и булыгами. За два дня построим мы три всхода, и каждому из нас придется всего лишь по одной корзине сделать да отнести ее к стене.
Владигор ждал, что его слова успокоят Бадягу и Кудрина, но они смотрели куда-то в сторону, и нечисты, неискренни были их взгляды.
— Княже, я вот что тебе скажу, — молвил Кудрич. — Если снова неудачей обернется твоя придумка, боюсь, что синегорцы совсем к тебе доверие потеряют. Подумай хорошо над словами моими. В них лишь забота о народе нашем говорит. Страшись: многое ты можешь потерять, вплоть до власти княжеской своей!
Не Владигор, а Любава со взором, помутившимся от ярости, ответила Кудричу:
— А не забыл ли ты, Кудрич, с кем говоришь? — поднялась она со скамьи. — Да как повернулся язык у тебя, крамольника, когда ты сомнения свои высказывал сыну Светозора? Или вспомнить можешь случай, когда князь Владигор народ свой оставлял в беде?! Ах, была бы моя воля, прочь выгнала бы я тебя! Человек ты не подневольный, ну так и беги туда, где служба посытнее да полегче будет! Не синегорец ты, коль против князя своего мутишь народ! Знаю, ходишь меж людьми да нашептываешь всем и каждому, что Владигор-де мудрость и силу потерял свою! Что, место княжеское тебе покоя не дает?
— Нет, княжна, не место, — не смутившись, Кудрич отвечал, — а судьба народа синегорского, обманувшегося, как многие уж понимают, в своем князе!
Встал с лавки и вышел, громко хлопнув дверью, буркнув на прощанье, что повелитель слух свой услаждает рассказами и пением сказителей, а о людях и не радеет.
Если бы могли подданные синегорского князя заглянуть в душу своего правителя, то нашли бы они там смятение. Обескуражен был сильно Владигор неудачей с поджогом пустеньской стены, а поэтому и медлил с устройством всходов. Догадывался князь, что если прежде приходилось ему сражаться в честном, богатырском бою, то теперь одолевало его действие каких-то чар, злых и беспощадных, с которыми бороться было так трудно, как будто исчерпал он мудрость, дарованную ему Белуном. Думалось Владигору: неужто белый чародей, учитель, оставил меня, воспитанника своего, чтобы дать мне проверить свои силы? Лишь враждебность по отношению к себе ощущал Владигор среди подданных, чувствовал, что почти не доверяют ему, корят за покинутый Ладор. А за стенами Пустеня, знал Владигор, что-то черное и злое готовилось порушить все замыслы его, и Пустень, казавшийся вначале почти что беззащитным, представлялся Владигору мощной и неодолимой крепостью. Но город этот нужно было взять во что бы то ни стало.
Утром следующего дня Владигор распорядился:
— Пусть каждый синегорец, от мала до велика, плетет корзины. Повсюду много ивняка, так что не отговоритесь, что не из чего плести! После сотские, десятские вам укажут место, где нашел я глину, камни. Пусть в корзины укладывают их, и никто из пустеньцев наши всходы сломать не сможет, пусть бы сам Крас явился им на помощь.
Засуетились синегорцы. Издавна в Ладоре процветал корзинный промысел, поэтому никого не пришлось учить этому ремеслу. К вечеру целая гора корзин, прочных, плотных, на совесть сплетенных из уже наливавшейся весенним соком лозы, громоздилась близ избушки князя. Сам пересчитал корзины Владигор — оказалось их шесть с половиной тысяч.
— Ну, добро, добро! — воодушевился князь. — В достатке ли лопаты и заступы? — спрашивал у сотских и десятских, представивших ему работу.
— В достаточном количестве имеем, — отвечал за всех сотский Пересвет, высоченный малый, даже в мирные дни не снимавший с себя кольчугу и шелом, всегда ходивший при мече, а из-за пояса у него торчал еще огромный нож без ножен и мотался у бедра тяжелый шар кистеня, утыканного острыми шипами, скрепленный с короткой рукояткой. — Да только, полагаю, лопат не много нужно будет. Здесь нашли мы множество камней. Глина только связующим раствором станет, чтобы в случае оказии какой не разрушили борейцы наших плетеных «кирпичей».
— Может, на огне маленько глину подсушить, когда ляжет она меж камней? — дал подсказку Владигор.
— А посмотрим, княже. — Пересвет кивнул. — Можно и подсушить, коли время терпит. Да не пожечь бы корзины наши…
— Да уж ты, братец, посмотри за делом сим, не перестарайся. Главное, быстрее надо всходы возводить. Проволынили с поджогом, потеряли время даром.
Пересвет промолчал, а про себя подумал: «Не дам злым языкам болтать, что князь наш-де мудрость прежнюю, силу и сноровку растерял и синегорцами управлять не может. Все выполню точь-в-точь, как он велит. Возьмем гнездо Грунлафа!»
Быстро стали заполняться камнями и глиной прочные корзины из лозы. И огня не нужно было — солнце весеннее так стало припекать, что взякая зеленая глина, проникшая в промежутки между булыгами, что в корзины навалены были, за день так ее сушила, что отдельный камень, если и захочешь, не выдрать было.
— Хороши кирпичики! — радовался Владигор, прохаживаясь вдоль ровных рядов корзин. — Да только вижу, тяжелы. Как к стенам их потащим?
Бадяга, ходивший рядом, откликнулся:
— Лошадей у нас пока довольно. На спину каждой по две штуки водрузим, по два, по три раза за ночь сходят — не подохнут. Только, княже, как думаешь, с трех ли сторон всходы будем делать?
— А как же, друг любезный? — весело отозвался Владигор. — Как борейцы Ладор мой брали, так я и Пустень стану брать. Точно по лесенкам взойдем на стены. Спасибо Красу, злому чародею, что подал мне идею, как город можно захватить без всякого труда.
Стоявший подле Кудрич только подкручивал свои густые усы. Не успеха Владигора ждал он, а новой неудачи. Спесь, гордость, уверенность великая в том, что он не хуже сына Светозора смог бы править Синегорьем, томили его. И на корзины с камнями смотрел он чуть ли не с ненавистью, понимая, что Владигор в случае осуществления своего замысла вернет себе прежнюю любовь народа.
Ночью повезли корзины к стенам. У Пустеня снимали быстро их с лошадей, ставили на мокрую от стаявшего снега землю — вначале один ряд, потом другой, короче на одну корзину, но водруженный на первый ряд впритык к стене. Три всхода для воинов своих громоздили синегорцы, не забывая перевязывать корзины толстыми веревками. Три лестницы росли стремительно, и всякий, кто занимался этим нужным для осады делом, видел в действиях своих ответ борейцам, точно так же когда-то входивших в их Ладор.
Но не знали синегорцы, что с внутренней стороны стены тоже велись работы. Загодя знал чародей Крас, как Владигор попробует взять Пустень. Бревна, что взяли из разобранных домов, были сложены возле стен. Топорами их заострили, каждое было очищено от коры. А еще пустеньские мастера сняли доски с верхних обрамлений городниц — на расстоянии тридцати шагов по правую и по левую сторону от тех мест, где, как указал Крас, синегорцы станут возводить лестницы свои, и там, где были сняты доски, спешно выбирали из городниц глину и камни, так что если бы и взбежали по своим «ступеням» синегорцы, то не смогли бы побежать по стенам: справа и слева провалы были, внизу же — бревна заостренные, крепко в землю врытые, торчали. Площадки боевые в этих трех местах тоже по приказу чародея были сняты, о чем знать, конечно, не могли те, кто собирался Пустень осаждать.