Месть вора
Шрифт:
В ответ я лишь пожал плечами. И подумал: «Что будет, если сказать Ангелине, что ее бывший муж умер? Не поверит? Поверит? А если поверит, то как отнесется к такому известию? Пустит слезу? Усмехнется злорадно? Вздохнет с облегчением? Как?»
Я не знал, что сказать. И стоит ли вообще что-нибудь говорить. Неожиданно оказалось, что я совсем не готов к встрече, которую ждал с таким нетерпением. Мечтал, строил грандиозные планы, создавал в голове красочные сценарии, один грандиознее другого. Представлял Ангелину, трясущуюся от страха, и себя – олицетворение неотвратимости праведного возмездия, этакого благородного рыцаря, воскресшего из мертвых, дабы восстановить справедливость, очистить свое некогда
– Так значит, вам неизвестно, кто такой Константин. – Ангелина сидела, закрыв глаза, и бормотала себе под нос настолько тихо, что я с трудом мог разобрать, о чем она говорит. – Странно. Я думала… – Она замолчала.
И я молчал. На полном автопилоте тащился за «Нивой», не отрывая бездумного взгляда от двух ее «габаритов», тускло светящих сквозь толстый слой грязи, и чисто автоматически опасаясь, как бы меня не начало клонить в сон. А тем временем ночь постепенно сдавала позиции безрадостному дождливому утру. Из темноты проявились невзрачные, сжавшиеся от непогоды деревни. Слепо уставились на дорогу глазницами окон, заделанных на зиму ставнями. Ощетинились на нее неровными редкозубыми палисадами.
– Сколько мне еще жить? – вдруг произнесла Ангелина, повернувшись ко мне, и я даже вздрогнул от неожиданности.
– Что? – Ее голос вернул меня из холодного ноябрьского утра в теплый уютный салон «фольксвагена».
– Сколько мне еще жить? – повторила она. – Меня ведь убьют?
Я рассмеялся. Или попробовал сделать вид, что рассмеялся.
– С чего ты взяла?
– Я знаю… Я чувствую… Я заслужила… – У нее в голосе не отражалось ни единой эмоции. Так, будто ей было глубоко наплевать на то, что ее ждет впереди.
«А может, действительно наплевать?» – подумал я и, продолжая играть роль стороннего наблюдателя, безразлично спросил:
– И чем же ты заслужила такую ужасную участь?
Мне было интересно услышать ответ на этот вопрос. Но Ангелина пропустила его мимо ушей. Спросив вместо этого:
– Меня, наверное, сперва изнасилуют, прежде чем убивать?
Толстяк на заднем сиденье не удержался и хмыкнул. А я лишь вздохнул. Мне стало жалко эту недалекую дуру. Беспокоящуюся: «А меня изнасилуют, прежде чем убивать?» точно так же, как волновалась бы, сидя в кресле дантиста: «А мне сделают обезболивание, прежде чем сверлить этот зуб?»
Не беспокойся, малышка. Обязательно сделают.
– Не волнуйся, красавица. Изнасилуют точно. Каждый по несколько раз. Так что тебе хватит с избытком.
Толстяк хмыкнул еще раз. Ангелина отвернулась и принялась обкусывать ноготь. Я молча следил за дорогой. Разглядывал попадавшиеся по дороге серенькие уродливые деревушки. И беспокоился, как бы не уснуть за рулем. И так до самого Суховеркова, где почти за околицей стояла небольшая избушка, в которой с лета жили двое надежных людей. Муж и жена. Пили свежее молочко. Два раза в неделю парились в баньке. Получали на почте скромную пенсию. И всегда были готовы пристроить в мансарде кого-нибудь из братвы, кому срочно требовалось на время укрыться от наступающих на пятки ментов. Или подержать какое-то время – на этот раз уже не в мансарде, а в подполе – не желающих платить должников… или несговорчивых коммерсантов…
…Вроде
– Чтобы без выкрутасов. Помните: жизнь у вас все же одна.
Значит, еще не все потеряно, может быть. Ведь если бы их собирались пускать в расход в ближайшее время, то так бы не предостерегались. Не все ли равно, что доведется увидеть потенциальным покойникам?
Глава 3
В ПОДПОЛЬЕ
Подвал, в который его поместили, оказался в большей мере оборудован для хранения запасов провизии на зиму, чем для содержания заложников. Вдоль одной из обшитых досками стен были устроены стеллажи, заставленные стеклянными банками с вареньями и солеными огурцами, в углу была навалена большая куча картошки. К низкому потолку были подвешены связки лука и нитки с нанизанными на них сушеными грибами. Правда, среди этого безобидного антуража, казалось бы, совершенно не к месту оказалась полутораспальная панцирная кровать, прикрытая старым бугристым матрасом.
К ней-то и приковал Леонида наручниками крепкий неразговорчивый тип. Содрал чуть ли не вместе с бровями с глаз лейкопластырь и буркнул:
– Лежи. Отдыхай. Ссать захочешь, ведро на полу. – И, выключив свет, погрузил подвал в кромешную темноту.
Правда, еще какое-то время глаз Леонида достигали отблески фонаря, которым тот освещал себе путь наверх. Потом не осталось и этого. Ни единого огонька. Ни единого звука. Лишь иногда из темноты до ушей доносились какие-то скрипы и шорохи. Хотя непонятно, действительно ли это были скрипы и шорохи или ему все просто послышалось.
«Вот так, наверное, и сходят с ума, – предположил Леонид, сворачиваясь калачиком на тонком матрасе. Было ужасно неудобно. Рука, прикованная к сетке кровати, оказалась вывернутой и должна была скоро затечь. К тому же очень хотелось пить, а попросить воды он забыл. – Впрочем, сойти сейчас с ума, не самый худший исход. Принимать смерть с помутненным рассудком, наверное, легче».
А в том, что ему уготована смерть, Леонид не сомневался. Правда, несколько удивляло, что его решили предварительно подержать в заточении, но он сразу же нашел этому объяснение:
«Казнь, конечно, отложена до прибытия из Питера Константина. Как же без него?! Ч-черт, вот ведь пес шелудивый, братишка! Добился-таки своего. И чего же тебя пожалели тогда, не замочили еще в девяносто шестом? Вот теперь и расхлебывай дерьмо за свою доброту».
Рука, прикованная к кровати, как он и ожидал, затекла, но Леонид, повозившись, сумел устроиться поудобнее. На какое-то время ему даже удалось задремать. Даже начал сниться какой-то сон, но надолго забыться не получилось. Мысли о том, что неотвратно ждет его впереди, не позволяли расслабиться, но, к удивлению, и не повергали в панический ужас. Ему даже доставляло удовольствие сознавать, что ему, угодившему в такой переплет, удается столь достойно держаться.
«Интересно, а как там моя ненаглядная женушка? – представлял он, закрыв глаза. – Как она там, раскрасавица? Впрочем, можно и не гадать. Все ясно и так. Ее-то не стали спускать в подвал вместе со мной. А зачем, если появилась возможность попользовать на халяву, пустив ее по-братски по кругу? Под водочку и соленые огурцы. Вот уж доставят кайф бандюки перед смертью похотливой уродине! Удовлетворят коллективно ненасытную тварь, быть может, впервые за всю ее куцую жизнь!»
Он опять не без гордости отметил, с каким хладнокровием воспринимает свою обреченность. Ожидает скорой расплаты. Плюет в рожи своим палачам. Да, точно так он и поступит, когда придет его смертный час. Когда ощутит рядом с собой ледяное дыхание ненасытной старухи с косой.