Месть

Льюис Сьюзен

— Бедненький Лоренс, совсем запутался и теперь ищет сочувствия, — поддразнивала его Кирстен.

— А как же? — воскликнул он. — Правда, едва ли я здесь его получу.

— Ты прав, не получишь, — кивнула Кирстен.

— Я прошел через ад, — тихо сказал он, — но понимаю, что тебе было намного хуже. Но я хочу загладить свою вину перед тобой, Кирсти, и ты это понимаешь, не так ли? Теперь я вернулся навсегда и уйду, если только ты меня прогонишь.

— Ты полагаешь, я могу так поступить? — улыбнувшись, спросила она.

— Надеюсь, нет. Я

думаю, что ты, как и я, знаешь, что нам гораздо лучше вместе, чем порознь. Теперь ты в этом уверена? — спросил он. — Никаких сомнений?

— Никаких сомнений, — ответила Кирстен, веря, что говорит чистую правду.

— Но если появятся сомнения, опасения, если что-нибудь встревожит тебя, ты скажешь мне об этом?

Она кивнула.

— Скажу.

Он улыбнулся.

— Не забывай об этом. И отныне и навсегда — никакого притворства. Мне безразлично, кто будет знать о наших отношениях.

Кирстен приложила палец к его губам.

— Пусть никто об этом не знает, — сказала она. — По крайней мере пока. Давай сначала закончим фильм. Сейчас это важнее всего. Я не хочу, чтобы газеты кричали о том, что мне удалось снова заманить тебя в свою паутину, не хочу, чтобы кто-то пытался разлучить нас, так что давай сохраним наши отношения в тайне.

— Мы сделаем все так, как ты захочешь, — ответил он. — Мне важно одно — ты должна верить в то, что я люблю тебя.

ГЛАВА 27

Мрачный серый каменный дом XVI века стоял высоко на склоне холма над морем, в одном из самых мрачных уголков Корнуолла. Внизу волны яростно бились о скалы, заливая невидимые глазом пещеры. Пустынное побережье казалось гнетущим. Ветер с воем проносился над этой бесплодной землей. В доме слышались возбужденные детские голоса, смех и музыка, горели яркие рождественские фонарики, и их веселый свет отражался в окнах, за которыми были тьма и проливной дождь.

Припарковав машину перед дверями парадного входа, он почувствовал беспокойство. Он уже знал, что сейчас его проведут прямо в ее кабинет. Его не представят членам ее семьи, он даже не увидит их. Она любила детей и внуков так же, как и власть, а потому не допустит, чтобы кто-то потревожил их в эти праздничные дни.

Он снял пальто, и его незаметно провели в ее кабинет, просторную, роскошно обставленную комнату. Диллис Фишер, наклонившись, поправляла огонь в камине.

Лакей в ливрее, который привел его сюда, бесшумно затворил дверь, и звук его шагов замер в отдалении. Диллис выпрямилась и повернулась к нему. Это была высокая, тощая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами и настолько худым лицом, что она выглядела старше своих семидесяти двух лет. Глубокие морщины избороздили ее лоб и собрались в складки возле тонких губ и проницательных карих глаз. На ней был дорогой бежевый костюм, украшенный изящной сапфировой брошью, приколотой к лацкану жакета.

Она протянула ему свою костлявую

руку. Он старался не смотреть на прекрасный портрет над камином. Бывая здесь и раньше, он не впервые видел портрет ее мужа, который оказывал на него странное воздействие. Как и многие другие, он обожал Пола Фишера и всегда удивлялся, почему он женился на такой женщине, как Диллис Фишер. Он думал об этом и сейчас. Однако шесть лет назад, когда Фишер бросил жену и уехал во Францию с Кирстен Мередит, он жалел Диллис. Тогда он еще не знал и не подозревал о том, каково быть рядом с таким мстительным и всесильным человеком. Теперь он понял все это. Ее злоба тревожила, даже пугала его, но вместе с тем возбуждала.

— Меня удивил ваш звонок, — пренебрежительно сказала она. — Не хотите ли чего-нибудь выпить после дальней дороги? Чаю? Кофе? Может, чего-нибудь покрепче?

— Шотландского виски.

Она кивнула и повернулась к бару, встроенному в одну из книжных полок. Видя точные движения Диллис и резкие контуры ее фигуры, он почувствовал вожделение, ибо власть возбуждала его, как ничто другое.

— Итак, — сказала она, протянув ему стакан и жестом указав на низкий диван, обитый черной кожей. — Лоренс Макалистер провел два дня в доме моего мужа в Челси.

Он кивнул.

— Он приехал туда на Рождество и, как я знаю, до сих пор там.

— Понятно, — отозвалась она и ее поджатые губы побелели. — Значит, они помирились. Меня удивляет, что это не произошло раньше.

Отхлебнув виски, он ждал, когда она продолжит, понимая, что злоба, как яд, отравляет ее. Он знал, что Диллис готова уничтожить всех, кто осмелится встать на ее пути, и молил Бога, чтобы не оказаться в числе ее врагов.

— Мы, конечно, пресечем их отношения, — сказала она.

— Это не составит труда, — ответил он.

Она метнула на него острый взгляд, и губы ее искривила злобная усмешка.

— Возможно, — заметила она, — если доверять тому, что вы рассказали…

— Уверяю вас, Диллис, — вкрадчиво сказал он, — что все произошло именно так. Я видел это собственными глазами. Анна Сейдж была убита, я знаю, как это было сделано, и думаю, что нам удастся заставить ее пойти на это еще раз.

— Но как?

— Мы используем одержимость Лоренса. Диллис недоверчиво покачала головой.

— Это было сделано так изобретательно… Неужели она сама это придумала?

— Какая разница? Важно, что это произошло.

— И в результате мы получили именно то, что хотели. — Диллис засмеялась каким-то странным скрипучим смехом. — Она дала нам гораздо больше, чем мы предполагали, и кто бы подумал, что она способна на такое? Кирстен ее подозревает?

Он покачал головой.

На какое-то мгновение Диллис замерла, и он почти физически ощутил ее ненависть к Кирстен и злобную радость от того, что сама судьба сыграла ей на руку. Он знал, что власть для нее — превыше всего, что себя она считает всемогущей, а в убийстве Анны Сейдж видит божественное оправдание своей мести.