Месть
Шрифт:
— Дэрмот Кемпбел пытается выведать, что мне известно, — неожиданно сказала она, сверля его взглядом.
— Что вы ему сказали?
— Что у меня есть доказательства насильственной смерти Анны Сейдж.
— Но он хочет узнать подробнее?
— Конечно, — раздраженно ответила она. — На месте Элен Джонсон этого хотел бы каждый.
— Вы намерены рассказать ему то, что вам известно?
— Не будьте глупцом.
— Но как вы собираетесь этим воспользоваться?
— Я намерена засадить Кирстен Мередит за решетку.
— В Луизиане существует смертная казнь, — заметил он.
— Я покажу этой потаскухе, каково красть то, что принадлежит
— Я думал, что это делает для вас Дэрмот Кемпбел.
— Кемпбел! — презрительно воскликнула она. — Он помешался на этой Джонсон. Он очень хотел бы доконать потаскуху Кирстен, но не трогая при этом Макалистера. А раз уж Макалистер вернулся к этой потаскухе, он может убедить Кемпбела ослабить хватку. Но, будьте уверены, я скорее увижу их всех в аду, чем позволю выйти на экран фильму, который они имели наглость посвятить памяти моего мужа. Однажды потаскуха унизила меня публично, но больше ей никогда не удастся этого сделать. Я хочу передать ваше сообщение моим адвокатам, но сначала его придется немного подработать. И я должна быть совершенно уверена, что вы выступите в суде в качестве свидетеля и скажете, что убийство совершила Кирстен Мередит.
— Даю вам слово. Вы хотите, чтобы фигурировало одно убийство, или стоит попытаться спровоцировать нашего друга на второе? — спросил он, улыбнувшись.
Не обратив внимания на его шутливый тон, Диллис задумалась.
— Я вам сообщу, — наконец сказала она. — Думаю, пока нам следует внимательно следить за тем, чтобы все шло так, как вы задумали. Она получит все, что хочет, так зачем же ей совершать еще одно убийство?
— А зачем было совершать первое? — фыркнул он. — Причину можно всегда найти — или внушить.
Трудно поверить, подумал он, что они с ней обсуждают убийство, как нечто обыденное, словно обмениваются любезными пожеланиями по случаю праздника. А между тем где-то рядом резвятся ее внуки и очень скоро в доме соберется на встречу Нового года множество высокопоставленных правительственных чиновников, промышленные магнаты, члены Верховного суда, пэры Англии и даже члены королевской семьи. Он поежился. Пожалуй, еще страшнее этот портрет ее мужа: его добрые глаза словно следили за ней, когда она ходила по комнате. Казалось, он слышал все, о чем здесь говорилось. Но эту женщину, по-видимому, ничто не смущало. Кирстен Мередит отняла у нее мужа и должна заплатить за это всем, что ей дорого, возможно, даже жизнью. Трагичность ситуации для Кирстен состояла в том, что ей следовало остерегаться не столько самой Диллис Фишер, сколько человека, более близкого к ее окружению.
— Я хочу, чтобы все было сделано очень аккуратно и не осталось даже тени сомнения, — сказала Диллис, поднимаясь с дивана. Открыв ящик письменного стола, она достала конверт и вручила ему. — Но даже если мы не сможем доказать это, я постараюсь довести ее до самоубийства, а это, друг мой, памятуя о том, что с ней случалось в прошлом, будет не так уж сложно организовать.
— А что мешает вам сделать это сейчас? — спросил он, сунув конверт в карман.
Она молча смотрела на него жестким непроницаемым взглядом.
— Садитесь, — спокойно сказала она. — Садитесь, кажется, мы еще не закончили.
Полчаса спустя Диллис стояла у окна, глядя, как удаляются задние огни «монтего», принадлежащего ее гостю. Ее холодные светло-карие глаза блестели от предвкушения близкой победы, хотя в глубине души она испытывала
Когда машина скрылась из виду, Диллис подошла к письменному столу. Поднимая телефонную трубку, она взглянула на портрет мужа и злобно усмехнулась. Каким же глупцом был Пол, если не понял, что она сделает с его драгоценной потаскухой после его смерти. А еще глупее его завещание. Он поступил бы куда разумнее, совсем исключив из завещания своих детей. Но нет, он оставил деньги в доверительном тоне, чтобы потаскуха жила на них до конца жизни. Более того, он позаботился и об отпрыске, которого потаскуха могла произвести на свет. Улыбка на лице Диллис расплылась еще шире. Пол был единственным, кто мог бы защитить Кирстен Мередит, но, как последний олух, он не заметил, что оставляет ее на милость женщины, не знавшей жалости. Даже Лоренс Макалистер не помешает ей, ибо как бы потаскуха ни вскружила ему голову, Диллис может поклясться, что он никогда не предпочтет ее своему сыну.
— Люси, — сказала она, позвонив своей секретарше в Баттерси. — Да, и тебе тоже счастливого Рождества. Найди номер телефона Теи Макалистер и сообщи мне.
Вновь открывать для себя друг друга после целых шести лет самообмана и борьбы было утешительно и радостно. Они не могли наговориться друг с другом — о Поле, о Пиппе, о Руби, об Элен и Дэрмоте, о Джейн и Томе, и многом, многом другом. Но больше всего они говорили о своих чувствах. Они так радовались жизни, были так счастливы, что Лоренс с трудом заставил себя уйти за вещами. Когда он вернулся, они обнимались и целовались так неистово, словно разлучались не на час, а на месяц. Кирстен уже не сомневалась в том, что Лоренс любит ее, и убедилась, как он страдает из-за того, что причинил ей боль. Он нередко просыпался по ночам, крепко обнимал ее и шептал: «Не могу поверить, что ты рядом. Обними меня, Кирсти, обними покрепче и скажи, что любишь меня».
Каждое утро он приносил ей завтрак в постель, кормил ее, купал и занимался с ней любовью. Он шутливо поддразнивал ее и она смеялась, его сбивчивые признания наполняли радостью ее сердце.
Они вели себя как дети — гонялись друг за другом по всему дому, возились на полу и хохотали, пока страсть не стирала с их лиц улыбки и их не охватывало желание. Как и прежде, любовные игры добавляли пикантность их отношениям, и Лоренс не переставал удивляться, как он так долго жил без нее. Кирстен была неистощима на выдумки, и, как и он, ненасытна в сексе.
Раза два они ходили в кино, лакомились там кукурузой, держались за руки и целовались. Иногда они садились рядом, чтобы обсудить свой фильм, но проходило немного времени и их неудержимо тянуло друг к другу. Они никогда не ссорились и очень редко вспоминали о периоде отчуждения. Теперь все это было в прошлом, а зачем оглядываться назад, когда у них так много всего впереди?
Иногда в душу Кирстен закрадывались сомнения, но Лоренс умел вовремя успокоить ее словами любви. В такие моменты он проявлял безграничное терпение и был необычайно нежен, так что дело заканчивалось тем, что Кирстен начинала смеяться сквозь слезы. Он подшучивал над ней, говоря, что она только притворяется слабой и беззащитной, желая заставить его валять дурака. Отчасти в этом была доля правды.