Место под названием «Свобода»
Шрифт:
Но пока другие торопились покинуть туннели, две работавшие с самим Маком носильщицы оставались рядом с ним – сестра Эстер и его кузина Энни, отличавшаяся силой и проворством, но порой излишней импульсивностью, заставлявшей ее совершать нелепые поступки. С помощью своих деревянных лопат две девушки принялись выдалбливать в полу туннеля мелкое углубление, длиной и шириной соответствовавшее габаритам тела Мака. А сам Мак сорвал сверток в клеенке, свисавший с потолка в его забое, и побежал к началу штрека.
После смерти его родителей среди шахтеров раздавались голоса, что Мак, дескать, был слишком молод, чтобы взять на себя роль пожарного. Ведь на него
Он добрался до того места, где находился вход в его штрек. Последние, отставшие от других работники направлялись к лестнице. Теперь Маку предстояло избавиться от скопления газа. А единственной возможностью сделать это было сжечь его. Он вставал перед необходимостью добровольно воспламенить распространившееся облако взрывоопасного вещества.
Какое же фатальное невезение заключалось в том, что все произошло именно этой ночью! Накануне его дня рождения и побега. Теперь оставалось лишь сожалеть об излишней осторожности, помешавшей ему покинуть долину еще в воскресенье. Он убедил себя в необходимости задержаться на пару дней в надежде заставить Джеймиссонов расслабиться, поверить, что он и не помышляет никуда уезжать, внушит им ложное ощущение стабильности. У него ныло сердце при мысли о неизбежности провести свои последние часы в роли угольщика, рискуя жизнью для спасения шахты, которую он собирался так скоро покинуть навсегда.
Если скопление рудничного газа не удастся ликвидировать, шахту надолго закроют и опечатают. А закрытие шахты в горняцкой деревне было равносильно неурожаю для крестьянской общины. Людям придется жить впроголодь. Мак навсегда запомнил то время четыре года назад, когда шахту закрывали в последний раз. В последовавшие за этим мучительные недели самые юные и старейшие из обитателей деревни умерли. Такая участь постигла и его родителей. Всего лишь через день после похорон матери Мак случайно наткнулся на заячью нору, где впала в зимнюю спячку целая семейка животных, и он безжалостно свернул им шеи, не дав проснуться. Только добытое им тогда мясо позволило выжить ему самому и Эстер.
Он взошел на деревянную платформу и сорвал непромокаемую обертку со свертка. Внутри хранился большой факел, изготовленный из сухих веток и тряпок, моток веревки и более крупный полусферический подсвечник, чем те, что носили при себе шахтеры, закрепленный на ровной и прочной подставке, не позволявшей ему опрокинуться. Мак вставил факел в подсвечник, накрепко привязал конец веревки к подставке и запалил факел от свечи. Он мгновенно полыхнул ярким пламенем. Здесь он мог гореть в полной безопасности, поскольку газ был легче воздуха и не скапливался в таких местах, как самое дно ствола шахты. Но ему предстояло теперь внести горящий факел внутрь туннеля.
Мак задержался еще ненадолго, приникнув к скопившейся луже под платформой, обильно смочив ледяной водой одежду и волосы, чтобы
Он добрался до места, где все еще находились Эстер и Энни. При свете свечи рассмотрел результаты их работы и счел, что все готово. Траншея для него была вырыта. Эстер намочила одеяло в сточном желобе, чтобы обмотать мокрую плотную ткань вокруг тела Мака. Поежившись от холода, он улегся в углубление, держа в руке конец веревки. Энни встала рядом с ним на колени и, к его немалому удивлению, неожиданно страстно поцеловала в губы. Только потом она накрыла траншею тяжелой доской, полностью закрывшей его внутри.
Раздался всплеск, когда они и на доску вылили ведро воды, чтобы чуть больше защитить его от вспышки пламени, которую он собирался вызвать сам. Одна из них постучала по доске три раза, подавая сигнал, что они уходят.
Мак досчитал до ста, давая им время выбраться из штрека.
Только после этого, переполненный в душе самыми жуткими предчувствиями, он начал тянуть веревку, затаскивая горевший факел в туннель, приближая его с каждой секундой к своему укрытию – в туннель, уже наполовину заполненный взрывоопасным газом.
Джей донес Лиззи до конца лестницы и опустил ее прямо на замерзшую, покрытую коркой льда грязь у входа в шахту.
– С вами все в порядке? – спросил он.
– Я так счастлива, что снова попала на поверхность, – ответила она с нескрываемой благодарностью в голосе. – Даже не знаю, как мне выразить вам свою признательность за то, что вынесли меня на себе. Вы, должно быть, просто выбились из последних сил.
– Вы весите значительно меньше наполненной углем корзины, – отозвался он с улыбкой.
Говорил он так, будто ее вес был в самом деле совершенно пустяковым, но его, однако, заметно пошатывало от утомления, когда они встали, чтобы удалиться от горловины шахты, хотя ему все же удалось ни разу не споткнуться.
До рассвета оставалось еще несколько часов. Посыпал снег, причем не мягкими, плавно слетавшими с неба хлопьями, а скорее градинами, которые ветер жестоко бросал прямо в глаза Лиззи. Когда последние шахтеры и носильщицы вышли из шахты, Лиззи обратила внимание на женщину, младенца которой крестили в минувшее воскресенье. Ее звали Джен, вспомнила она. И хотя она родила чуть больше недели назад, бедняжка тоже тащила на себе «дамскую сумочку» с углем. Неужели она не могла себе позволить отдых после родов? Она опорожнила корзину в общую груду угля и передала надсмотрщику деревянную бирку. Лиззи догадалась, что по количеству таких бирок высчитывали в конце недели заработок каждого шахтера. Должно быть, Джен слишком нуждалась в деньгах, чтобы взять хотя бы несколько дней отпуска.
Лиззи продолжала наблюдать за Джен, поскольку та явно пребывала в повышенной тревоге. Подняв свечу над головой, она металась среди толпы, состоявшей из семидесяти или восьмидесяти работников шахты, всматриваясь сквозь косую завесу снегопада и выкрикивая:
– Вулли! Вулли!
Стало понятно, что она разыскивала своего ребенка. Наткнулась на мужа, и между ними произошел быстрый, но заметно преисполненный страха разговор. Затем она воскликнула:
– О нет!
Подбежала к входу в шахту и начала спускаться по ступеням.