Месяц за Рубиконом
Шрифт:
– Молчи! – воскликнул я. – Ещё раз услышу эту белиберду – получишь в рыло.
– Молчу, – согласился Ана. – Но Изменённым нужна надежда. История про то, что есть тот, кто поведёт их. Всё исправит. Всё изменит.
– И ты хочешь, чтобы это был я.
– Да. Истории всё равно ходят. Про стратега, которая закончит войну и прикажет оставить Землю в покое. Про Высшего, который прекратит охоту за смыслами и велит каждому искать свои. Про Изменённого небывалого профиля, способного сражаться с Прежними и Инсеками. Про великую любовь, которая превозмогает всё. Знаешь, как всем нам хочется
– Знаю, – сказал я. – Но мне неприятно, что ты лепишь из меня какой-то символ, Ана.
– Может, это не я? – Ана развёл руками. – Может, это судьба, может, это твой путь? Ты ведь и впрямь необычный. И ты попал в этот лагерь, мы встретились, и я узнал, кто ты. А ты сам знаешь, кто ты?
Я стоял в чужом лесу, солнечном и сказочном. В чудесном лесу, населённом жестокими дикарями с милыми лицами, когда-то выбравшими своё странное будущее. И страхолюдного вида старший страж, цепляющийся за свою мужскую сущность, втирал, что я должен стать символом и знаменем восстания против двух исполинских сил.
– Да ну тебя, – сказал я. – Болтай, что хочешь. Только на меня не указывай, ладно? Мы вернёмся на Саельм, меня отправят к тэни, я стану за ними шпионить. Буду честно сражаться за Инсеков.
– Так и надо, – согласился Ана. – Это потребует много времени. Годы, может быть, десятилетия. Легенда должна пройти по всей галактике. Её должны рассказывать новичкам. О ней должны спорить ветераны. Она уйдёт на другую сторону, бойцы и панцеры, стельщики и буги должны её услышать – и спорить, что Тот, Кто Поведёт за собой, придёт и к ним. За эту историю должны ссылать в безнадёжный десант; её должны шептать, умирая; её должны ночами рассказывать шёпотом куколки в Гнёздах. Должны прийти ложные избранные, должны вспыхнуть неудачные мятежи. А только потом…
– Замолчи! – выкрикнул я. – Хватит!
Ана замолчал. Примиряюще развёл руки.
– Всё. Всё, молчу. Ты пойми, от тебя ничего не требуется. Только живи, не умирай. Хотя… хотя можешь и умереть. Это дело далёкого будущего.
– Может, мне плевать на будущее?
– А на тех, кто ждёт тебя дома, – тоже плевать? – Ана пожал плечами. – Двигай, мы почти на месте.
Дальше мы шли молча. Я тихонько злился, чувствуя, как бухает в груди – слева и справа. Того сердца, что у меня выросло в животе, я не ощущал – и хорошо. Без того тошно было.
Подпольщики, революционеры, ну надо же…
Символ им требуется…
Я вспомнил, как Прежний стоял, улыбаясь, полковник Лихачёв стрелял в него из пулемёта, а тому было хоть бы хны. А потом в меня незримо вошёл Высший – и я, пусть и со стороны, понимал – сущность во мне может убить Прежнего, разрушить Москву, утопить весь материк… или сорвать Землю с орбиты.
Вот это – сила! Силища!
Это то, чего боятся и Прежние, и Инсеки.
А жестоких безжалостных Слуг и воспитанных из детей Изменённых они не боятся. Для них это даже не восстание рабов. Это вообще не заслуживает внимания. Промоют мозги, показательно накажут зачинщиков. Счастливчик Ана со своими идеями – тот ещё наивный пацан.
Лес кончился одновременно быстро и незаметно. Деревья росли всё реже и реже, становились ниже, впереди проступили
– Здесь был город… – прошептал я.
– Да. Не самый крупный, кстати, – сказал Ана.
Повсюду среди зелени виднелись руины. Нет, не безобразные остовы домов. Эти руины были восхитительно красивыми, из белого и красного камня, и будто нарисованными дизайнером.
Вот тянется белая стена с округлыми проёмами окон.
Вдали стоит башня, не круглая, а пяти или шестиугольная, верхушка обрушилась и разлетелась грудами красного камня, поросшего травой и цветами.
А вот ведущая вверх, в никуда, лестница, два широченных пролёта над контурами рухнувших стен…
– Тысяча лет? – спросил я.
– Инсеки тут триста с лишним, – ответил Ана. – Говорят, ничего не изменилось. Думаю, тысячелетие назад всё выглядело точно так же.
Я попытался представить, как оно всё выглядело до разрушения. Дворцы, башни, проспекты и парки? Нет, ну не мог целый город быть таким, наверняка где-то имелись и уродливые жилые строения, возведённые по стандартным планам, трущобы, вонючие тёмные закоулки…
Или мог?
– Это один из самых скучных и маленьких городов, – сказал Ана. Мне послышалась печаль в его голосе. – Но городов мы нашли не так уж и много. В основном они жили на уединённых виллах. Дорог не сохранилось, может быть, транспорт был воздушным… Но виллы они почти все разрушили в прах.
– Не хотели показывать чужакам, – произнёс я.
– Наверное. Слишком личное, видимо. А это… это как укор. Как насмешка. Думаю, у них было много смыслов, которые Прежние бы с жадностью поглотили.
– Не верю, что они злые, – сказал я.
– Те, кто не верят – очень быстро тут умирают. Видишь вон те руины, на холме? Круглые остатки стен, посередине белая плита…
Зрение у меня было не такое, как у стража, но куда лучше, чем у людей.
– Вижу. Только плита… она не совсем белая.
– Дождь пройдёт, всё смоет. Они приходят туда временами. Приводят детей.
– Каких детей?
– Своих. И маленьких, и постарше. Некоторых убивают на этой плите. Жестоко, с пытками. Некоторые уходят со взрослыми. Но это не значит, что их не приведут снова.
Меня замутило.
– Своих детей? Почему?
Ана помолчал. Потом неохотно ответил:
– Я говорил с одним монахом. Знаешь, наверное, монахи обожают поболтать. Он сказал, что лавли способны передавать сознание через свой аналог волновой сети. Если понимают, что их сейчас убьют – просто цепенеют и падают замертво. Значит, ушли в иное тело. Они вроде как бессмертные получаются, понимаешь?
– Ну и что?
– Их общество стабильно. Большая часть нынешней цивилизации – те же самые существа, что тысячу лет назад её разрушили. Если численность будет расти, неминуемо начнётся экспансия, развитие, освоение новых территорий, попытки возродить технологии – то, от чего они когда-то ушли. Но им надо размножаться, им нужны новые тела, в которые они со временем перейдут, нужен резерв на случай массовой гибели. Поэтому есть дети, есть молодые особи. Если их становится слишком много – их убивают.