Метагалактика 1995 № 1

Волознев Игорь Валентинович

Эанид одной рукой обнял внучку, а другой пытался вытереть глаза. Эан стоял рядом и был удивительно сдержан и молчалив. Эа подошла к нему, взяла его за оба уха, притянула к себе и поцеловала в один глаз, потом в другой. Странно, но глаза у Эана были серьезные и грустные.

— Ну, до свидания, мои родные, — Эа повернулась и прыгнула на палубу катера.

Здоровенный матрос легко оттолкнул тяжелую посудину от причала. Утробно взвыли моторы, и суденышко помчалось по озеру в радужном облаке водяной пыли. Вот уже скрылся из глаз причал, где старик и юноша все еще стояли и смотрели вдаль.

Эа перебралась на нос катера и, вцепившись обеими руками в поручни, отдала себя стремительному движению.

Ощущение неудержимой мощи рвущегося вперед судна, поднялось в ней бессознательным восторгом. Как мало надо человеку для минутного счастья! Нескончаемое мелькание солнечных бликов на воде, да гулкий воздух, обхвативший тело упругим потоком и тянущий за волосы голову назад — и вот уже забыты все неприятности и заботы. Ах, юность, юность! Как быстро тают твои тревоги. Это потому, что ты — сама радость и ее предвкушение и мало остается места в сердце другим чувствам.

На огромном поле космодрома застыло в неподвижности десятка два трансфертеров — от огромной сигарообразной матки, способной нести до шести спускаемых аппаратов, до двухместного малыша, еще до конца не прошедшего летные испытания.

Эа ждал трансфертер среднего класса, он управлялся командой из трех человек и мог «перевозить» шесть исследователей и две тонны груза. Каждый из исследователей имел индивидуальное задание, которое не должны знать остальные. Дедушка говорил, что это делается для того, чтобы можно было посылать «хвосты» за исследователями, что и практиковалось, и он, еще перед первым ее посещением планеты-двойника, научил Эа, как обнаруживать «хвост» и как вести себя в этом случае.

Все шесть исследователей уже были на месте у трансфертера — «летающей тарелки», как называли его на планете-двойнике, и ждали прибытия команды, но она задерживалась. Капитан Румс мог позволить себе прибыть к месту старта за полторы-две минуты до пуска двигателей. В этот раз он прибыл за целых двенадцать минут. Он вышел из маленького аэробуса со своим помощником и штурманом и стал обходить шеренгу исследователей, внимательно изучая лицо каждого из них. Это был крепкий мужчина с красным лицом, еще более красным носом и маленькими глубоко посаженными светлыми глазами. Когда капитан подошел к Эа, его лицо размякло.

— Так это ты — внучка Эанида? Какая хорошенькая, — пробасил он. Но тут же его физиономия приняла протокольное выражение, он повернулся и тихим, даже вкрадчивым голосом спросил: — Штурман, Вы, надеюсь, не забыли взять с собой машинное масло?

Штурман — совсем еще молодой человек, худощавый с застенчивыми глазами и довольно свежим розовым шрамом над левой бровью — недоуменно смотрел на своего командира: — Масло? — наконец выдавил он из себя незнакомым ему самому тонким голосом.

— Да, масло — машинное, — еще вкрадчивее прожурчал капитан. — Я думаю, Вам надо хорошенько смазать свои шейные позвонки, чтобы они не скрипели каждый раз, когда Вы будете крутить башкой и пялиться на эту красотку. Помощник прыснул. Голова капитана запрокинулась и он захохотал (впрочем, можно было сказать и — заржал), открыв внушительных размеров рот с прекрасными вставными зубами. Штурман густо покраснел и было ясно видно, что он с удовольствием провалился бы куда-нибудь от стыда. Капитан шарахнул его по плечу своей тяжелённой клешней и, продолжая смеяться, бодро застучал ботинками по трапу. За ним поднялись ухмыляющийся помощник, никуда не провалившийся к своему сожалению штурман и заметно повеселевшие исследователи.

Теперь они, еще минуту назад суетливые и неуклюжие от напряжения, оживленно поглядывали на Эа и перекидывались вполголоса фразами-междометиями.

«Герой» эпизода — штурман только что с отличием окончил высшую школу исследователей космоса, был новичок в экипаже и еще не привык к специфическому капитанскому юмору. Капитан

пользовался им не так часто, но и не упускал возможность «отмочить» что-нибудь в удобный момент. Самое ужасное для штурмана было то, что он уже дважды встречал эту девушку и мечтал с ней познакомиться. Она ему даже снилась. Впервые он увидел ее на теннисных кортах, потом — на выпускном балу. Он сделал пару робких попыток пригласить ее на танец, но каждый раз опаздывал — возле нее обязательно кто-нибудь крутился. Штурман проследил: провожал ее до дома невзрачный и, как ему показалось, даже чем-то неприятный тип — это вселяло надежду. Сегодня он сразу узнал ее и его сердце радостно зачастило. Как шея ей серебристый комбинезон с розовой и голубой полосками по контуру — рукавам и рейтузам! Но этот старый чурбан! Как теперь после этого подойти и заговорить с ней! Сундук красноносый! Чтоб ему… Выживший из ума балабон! Чтоб он… — но это лучше после полета.

— Все!! — молча докипел штурман, — возвращаюсь и подаю рапорт о переводе в другой экипаж!

Тем временем все заняли свои места. Прошла команда на пуск двигателей; их работа воспринималась не столько на слух, сколько ощущалась всем организмом — с нарастающей тревогой и оцепенением. Тарелка стала стремительно набирать высоту. Наступил момент, когда тяжесть наваливалась на все тело сразу и одна часть чего-то опускалась по позвоночнику вниз, а другая — поднималась вверх к самому горлу. В это время кресло капитана резко повернулось, он упруго выскочил из него и подошел к исследователям, размещенным полукругом сзади экипажа: — Ну, как дела, дочка? Ты на меня не осерчала? — обратился он к Эа, внимательно глядя ей прямо в глаза.

— Нет, не обиделась, все нормально, — Эа старалась четко и раздельно выговаривать слова, что было сейчас совсем непросто.

— Ну, ты молодчина, — капитан движением иллюзиониста вынул из верхнего кармана комбинезона длинную карамельку в пестрой обертке, — кушай на здоровье. А ваши конфеты, — он развел руками, обращаясь к остальным исследователям, — остались дома.

VIII

Воскресное утро. Как всегда внезапно заверещал электронный будильник. Если верить паспорту на это изделие, то звучала сороковая симфония Моцарта. Алексей выключил Моцарта и снова закрыл глаза, пытаясь вспомнить только что виденный сон, но не смог. Ему показалось, что сон был какой-то удивительный, необычный даже для сновидений. Проклятый будильник!

Алексей встал, подошел к окну. Сквозь легкие высокие облака город освещался мягким утренним солнцем.

— Так, сегодня у нас… Троице-Сергиева Лавра. Андрей говорил, что это кусочек старой России? А где он видел старую Россию?

Алексей неторопливо побрился и спустился в ресторан. За завтраком он снова пытался вспомнить сон, но вместо этого вспоминалась его последняя встреча с братом в Париже. Андрей был необычен. Он то задумывался и уходил в себя, то шутил изо всех сил и смеялся. Разговор бестолково скакал с одной темы на другую и, наконец, наткнулся на смерть. Не смерть вообще, а конкретное его, Андрея. Тогда он задумчиво улыбнулся и сказал:

— А я знаю свою смерть. Я ее уже видел и говорил с ней. Она совсем молодая, очень красивая и у нее темно-сиреневые глаза.

Алексей с «непромокаемым» лицом игрока в преферанс посоветовал. — Ты расскажи о ней Жаклин и опиши поподробнее, она быстро сообразит, как уберечь тебя от этой «смерти», и вспоминать ее не захочешь.

Они рассмеялись.

Покончив с завтраком, Алексей вышел из гостиницы. На стоянке было несколько машин, но все они оказались занятыми. Минуты три он ждал. Наконец, подкатило такси, из него вышли две молодые, смело одетые женщины и, увидев, что Алексей направился к ним, остановились в ожидании. Но ему нужна была только машина.