Метагалактика 1995 № 1

Волознев Игорь Валентинович

— Свободен?

— Пожалуйста.

Алексей сел на заднее сиденье.

— Куда едем?

— В Загорск

— Вот в Загорск не могу, у меня через час смена кончается. Да и нет смысла туда пылить в тачке — трасса старая, перегружена — не раскатишься, только гари наглотаешься. На электричке лучше. На Ярославский отвезу, пожалуйста.

Алексей представил себя у окна вагона… под стук колес пейзажи… пейзажи… и согласился. Минут через десять были на месте. Выйдя из такси, он сразу потонул в привокзальном муравейнике. Народу было как на хорошем базаре: торговали цветами, мороженым, толкались у ларьков, толпились у таксофонов, сновали во всех направлениях с чемоданами,

мешками, рюкзаками и сумками всех видов. Толстые низкорослые цыганки перекрывали общий гвалт фанерными голосами: — Тени, девочки, тушь французская, помада барламутовая… Тени, девочки, тени…

Алексей протолкался к нужной платформе. Вагоны в электричке оказались уже заполненными, но в проходе еще можно было устроиться. Как только поезд тронулся, пассажиры потянулись в свои многочисленные сумки за едой. Кто не жевал, те либо читали, либо закрывали глаза и дремали. Было ясно, что все они устроились на дальнюю дорогу и пейзажи под стук колес отменяются. Сразу же, несмотря на открытые окна, вагон наполнился цепким запахом вареной колбасы. На первой остановке Алексей повернулся к стоявшей рядом девушке с мороженым. — Долго ли до Загорска?

— Часа полтора, — ответила та.

— Влип, — подумал Алексей и пробрался в тамбур, где колбасный дух полностью потерялся в табачном дыму и винном перегаре. Четверо молодых упитанных мужиков громко беседовали, остальные пассажиры жались по стенкам.

— Ну! Серый — башка, — говорил один из них, — на прошлой неделе такую крутую халтуру смозговал! Мы с ним за два дня семь штук заколотили.

— Ну, это ты гнешь, — ухмыльнулся другой, — семь штук за два дня!

— Я? Гну? Козел ты…

— Сам ты — козел…

— Ша, мужики! Не надо! — вмешался третий, самый здоровый. — Будем по-культурному. А куда он, Серый-то девался? Что-то его давно не видно.

— Да он из Лосинки съехал. Знаешь, какую он себе хазу на Ленинском ухватил! Я у него на днях был. Ну, я, понятно, с банкой пришел, он свою выставил, потом ноль семь бормоты достал из холодильничка. Ну, потолковали — то, се… вроде маловато.

— Ха, — вмешался четвертый, — это вам с Серым, как слону дробина.

— Да, — продолжал первый, — Серый — за телефон и своей звонит. Приходи, грит, и подругу свою из винного захвати с товаром, нас тут двое.

— Во, это путем, — оживился здоровяк и выпустил в сторону Алексея паровозную струю дыма с перегаром.

Тут электричка остановилась, двери открылись, и Алексей, не размышляя, выскочил на платформу. Электричка с воем и скрежетом набрала скорость и скрылась.

С одной стороны платформы тянулись жилые дома, с другой к самому полотну подступал лесопарк. Наступившая вдруг тишина, чистый воздух и выглянувшее солнышко несколько подняли настроение. Планов не было, и он, нырнув в тоннель, очутился на широкой асфальтированной дороге, ведущей в глубь лесопарка. Справа показался большой, огороженный забором, пруд с песчаным пляжем, где купались, загорали, играли в волейбол и даже удили рыбу. Слева, в тени старых берез, в излучистых прудиках-протоках с бетонными бережками плавали дикие утки. Это была окраина «Сокольников».

Рядом с ним и навстречу шли пешком и катили на велосипедах отдыхающие всех возрастов. Алексей заметил, что, несмотря на знак, запрещающий выгул собак, собак этих было множество, всех мастей и размеров, и чаще всего без намордников и поводков. Сонных милиционеров с шипящей рацией, устроившихся в тени на скамейке, это не волновало.

— Да, — подумал он, как бы суммируя все сегодняшние впечатления. — Если, может быть, это еще и не Азия, но уже и не

Европа. Азия? Он вспомнил выхоленные улочки Сингапура с яркой зеленью в вазонах из пористой керамики, — Азия, она тоже разная. Как было все непохоже на то, что рассказывал отец и дед Егор. Они, правда, были в России очень давно, а мама была совсем маленькой и ничего не помнила. Но более всего удивляло, как все, что он видел, не совпадало с рассказами брата, а он был здесь совсем недавно — всего три года назад.

По мере движения вглубь парка людской поток постепенно слабея, растекаясь налево и направо по дорожкам и тропинкам, и совсем уже тоненькой струйкой успокоился в уютном саду, где и под свисающими ветвями берез, и среди сирени, и в центре клумб привольно расположились скульптурные группы и одиночные фигуры. Спокойная простота форм каменных изваяний и живая ткань цветущих растений удивительно дополняли друг друга.

Как нелепо бы выглядели на их месте модернистские забавы, — подумал Алексей. Он присел на скамейку рядом с молоденькой мамой в белой панамке. Одной рукой она покачивала детскую коляску, а в другой держала толстый журнал и читала.

Было светло и покойно. Он закрыл глаза. Пробиваясь через листву, по лицу бегали пятнышки солнца. Впечатления сегодняшнего дня отодвинулись, поблекли и уступили место тому особому душевному ладу, свободному от торопливых мыслей и суеты. С годами он все больше ценил такие минуты. Он не дремал, но покой и неподвижность обволокли все его тело, мысли, и в какой-то момент сами собой всплыли строчки:

«Хорошо никуда не спешить, Ни о чем не жалеть, не желать, Губы солнцу подставить и длить Эту маленькую благодать. А по небу плывут облака. А в цветке копошится пчела. Так легко, будто чья-то рука Тяжесть лет с плеч усталых сняла, И рассеялась серая мгла. Так светло, будто свет изнутри Начинает лицо освещать. Мысль, растаяв, течет за миры… Но, чтоб не было в этом и тени игры, Надо много пройти и узнать…»

Стихи отзвучали, но осталась тихая, едва различимая музыка и танцующие пятна света. Они множились, разбегались и сливались, подчиняясь плавному ритму музыки, убаюкивали но не усыпляли.

Вот два сиреневых пятна остановились на одном уровне и вокруг них движение стало постепенно замедляться, утихать, и Алексей вдруг ясно увидел перед собой живое девичье лицо с темно-сиреневыми глазами! Он вздрогнул и огляделся по сторонам. Вокруг все было по-прежнему. Только молоденькая мама перестала укачивать дитя и, отложив журнал, вязала. Мимо них, стараясь не шуметь, шли посетители парка. Иногда они задерживались ненадолго возле каменных фигур.

— Что это сегодня за чертовщина… с сиреневыми глазами! — Алексей поднялся и пошел из сада. В конце дорожки, по разные стороны ее стояли бюсты Пушкина и Чайковского. Алексей остановился и долго всматривался в их лица. Казалось, их взгляды пересекаются где-то в пространстве в одной общей точке. Они как бы вели давно начатую беседу. О чем? Может быть, о нас, потомках, и обо мне тоже. Если бы они знали тогда, как их любят теперь! Пушкин задумчив. Горечь его нелегких дум притушила глаза и осушила очертания губ: — «На свете счастья нет…»