Метагалактика 1995 № 1
Шрифт:
— Рассчитываете на хорошую прибыль?
— Прибыль меня мало волнует. Моего состояния хватит на несколько моих оставшихся жизней, обеспеченных на высоком уровне не по вашим, а по западным стандартам… И наследников у меня прямых нет.
— Так что же — ностальгия?
— Ностальгией это не может быть, так как я родился и прожил жизнь там. Что меня сюда привело, я пока толком не могу объяснить и самому себе.
— Ну, тогда — смена впечатлений, любопытство, наконец.
— Да, может быть. Хотя я не очень любопытен по природе. Мое любопытство развито не более, чем этого требует технология бизнеса, — он немного помолчал. — Скорее всего, хочется понять, о чем тосковали всю жизнь дедушка и отец.
— Значит, капитал тут ни при чем.
— Капитал?
Они вышли из парка и, свернув направо, шли недолго вдоль его ограды, потом углубились в маленькие улочки, где дома старой Москвы перемежались с безликими коробками современных зданий.
— Вот мы и пришли, — сказал Игорь, когда они оказались возле одной из таких девятиэтажек. Небольшая трехкомнатная квартира с низким потолком была обставлена безо всяких претензий. Множество книг, пожалуй, было ее единственным украшением.
Алексею вспомнилось: «Греховно все, что не необходимо». Если так, то здесь до греха далеко.
Игорь очень быстро — была видна сноровка — порезал на сковородку, где уже шкварчало сало, картошку, вынул из холодильника несколько банок: исландскую селедку в винном соусе, шпроты, югославскую ветчину, соленые грибы, порезал финский сервелат и увенчал стол потной бутылкой пшеничной.
— Ого, — искренне удивился Алексей, — значит, не зря говорят, что у вас в магазинах пусто, а в холодильниках густо.
— Да, — согласился Игорь, — заказы иногда перепадают, приходится запасаться впрок. А грибочки вот зато свои, домашние. Но все это доставание, добывание унизительно. Я даже машину продал, покатавшись всего три года, — не вынес мук автосервиса. Бунин писал, что у него была совершенно ощутимая боль возле левого соска даже от одних таких слов как «революционный трибунал». У меня то же самое от слов «автосервис», «стройматериалы» — словом, как говорил один слесарь: «Дожились». Ну, да ладно, — Игорь поднял свой шкалик, — как водится в таких случаях: со свиданьицем!
— За приятное знакомство, — ответил Алексей, выпил и, немного закусив, спросил. — Скажите, мне показалось, что у вас теперь очень много пьют, это так?
— Да, так, — посерьезнел Игорь и добавил, — но у тех, кто пьет, водка в холодильнике не стоит.
После второго шкалика пшеничной дьявольская нагрузка этого дня немного отпустила. Поутихла боль, стальным обручем обратившая голову. Алексею временами удавалось отвлечься и тогда ему уже не приходилось думать об одном, а говорить на другую тему. Беседа складывалась непринужденно. Алексею было с Игорем с самого начала легко и просто, как ни с кем после смерти Андрея. Он вдруг подумал, что, если правы те, кто учит — ищи радость в каждом бегущем мгновении, ибо оно неповторимо, то он, Алексей, испытывает сейчас простую радость бытия, может быть, впервые за несколько лет, несмотря на все сегодняшнее потрясение. Но может быть и благодаря ему? Может быть в этой кухоньке он бессознательно ищет недолгое и ненадежное убежище от сокрушительной стихии, так неожиданно сорвавшей крышу над его головой.
Он смотрел Игорю в его серые с грустинкой глаза, такие близкие сейчас, слушал его, иногда не слыша, и в то же время всем существом проникаясь его мыслями, может, даже не самими мыслями, а тем, что их порождало. И одновременно он еле сдерживал себя, чтобы не разрыдаться, не крикнуть ему: «Родной мой, все это ерунда, пустяки, все самое главное — совсем не так, как нам представляется. Никакие мы не цари природы! Вершина творения! Мы — очередное слабое звено в бесконечной цепи, вроде травы для зайцев или зайцев для волков».
А вместо этого он смотрел на Игоря, кивал ему головой, лишь иногда вставляя в разговор какие-то фразы, что-то такое, что, к удивлению, было уместно, что побуждало Игоря спорить с ним или соглашаться, но что он, Алексей, сам слышал как бы со стороны.
Эа… Эа… Кто ты в моей судьбе? Одно ясно, жизнь переломилась и прошлому нет возврата. Он летит в бездну и не знает, что впереди — острые камни или звездное небо.
— Новый завет, — между тем рассуждал Игорь, — это супермаркет, где каждый найдет себе свое: бедняк — утешение в загробном царстве небесном; богач — уверенность в своем деле, в умножении благ при жизни; бездельник — оправдание своей праздности; жулик — похвалу за смекалку… Тот, кого природа, к его несчастью, наградила совестью, в этом супермаркете тоже найдет свое и, в первую очередь, в нагорной проповеди. Одно утверждение, что кроткие наследуют Землю, заставляет задуматься и оглянуться по сторонам — вокруг-то все наоборот! А в евангелии от Иоанна — познай истину и истина сделает тебя свободным! Каково? Правда, Веды «поведали» это миру намного раньше. Кстати, и знаменитая формула Маркса о свободе имеет по существу, тот же смысл, если ее не вырывать из контекста.
А над всем этим разнообразием — десять заповедей ветхого завета и, заметьте, первые четыре направлены не на совершенство духа человеческого, а на утверждение власти над человеком:
— Аз есть Господь Бог твой, да не будет тебе Бога, кроме меня;
— Не сотвори себе кумира и всякого подобия ни на небе, ни на земле, ни в водах, ни под землей, да не поклоняйся и не служи им;
— Не упоминай имени Господа Бога твоего всуе;
— Помни день субботний, шесть дней работай, делай дела свои, а седьмой день, субботу посвяти Господу Богу твоему, — Игорь усмехнулся, — у нас это совсем недавно называлось — «единый политдень». А супермаркет нового завета нужен был, по-видимому, для того, чтобы в сети эти, под первые четыре заповеди попалось побольше народу и не так важно какого — важен охват, одним словом — все те же проблемы власти.
— Уж не изгнали ли Вас из семинарии? — искренне удивился Алексей. — В университете все это, насколько я знаю, не преподают.
— Нет, — рассмеялся Игорь, — семинаристом я не был. Просто интересно было копаться в книгах, чтобы понять, чем жили наши предки, и почему христианство стало мировой религией.
— Так почему же?
— Многое осталось непонятным. Может быть, не хватает знаний по истории человечества в целом и по нашей истории — чем и как жили наши предки. Ведь дошло до нас немногое — осколки. Христианские миссионеры постарались все уничтожить, что мешало им захватить власть над душами людей — даже наши древние музыкальные инструменты. Сколько веков им, «милосердным», огнем да мечом пришлось искоренять язычество на Руси. Но мне стало ясно, что верование простых людей очень сильно отличается от христианских канонов. Это я знаю не из книг, а по своей матери, по бабушке. Да и некогда им было книжки читать, к тому же и не все умели. Мать моя неполных две зимы в школу ходила, а бабушка и вовсе не училась. Но, представьте себе, как маленьких детей приводили в церковь. Какая красота по сравнению с их избой! Хор поет, и как поет! Совсем не то, что сосед под гармошку. Слова священника непонятны, но от того и значительны — тайна, таинство. А тайна в каждом из нас разрастается по размерам его души. Вот и создал за века наш народ себе Бога по образу и подобию своему, по размерам своей души. Мне кажется, в этом и есть суть народного православия.
— Какие у Вас сложные отношения с христианством. Я даже не пойму, чего в них больше: неприятия или почитания? Что-то в этом есть от Толстого. Кстати, не забудьте — он был предан анафеме!
— Ну, — рассмеялся Игорь, — мне это не грозит, да и кого этим теперь испугаешь. — И уже серьезно. — А знаете, как я люблю наши древние храмы — белые с золотыми куполами. Скажите, они Вам ничего не напоминают?
— Я слышал где-то, что их облик символизирует свечи — белые свечи с золотым пламенем вверху, — немного подумав ответил Алексей.