Метагалактика 1995 № 1

Волознев Игорь Валентинович

— Вы из промышленников или дворян?

— По отцу — из старинного княжеского рода Ижеславских, по матери — из терских казаков.

Игорь смотрел на собеседника с явным интересом. Алексей достал визитную карточку на английском и французском языках и протянул Игорю. Эа… Эа…

— Мои предки, — стараясь переключиться продолжал Алексей, — впервые упоминаются в летописи в 1237 году во время нашествия Батыя на Рязань. Старший из двух братьев тогда погиб, но остался младший, от него и тянется наш род.

— Интересно, — задумчиво произнес Игорь. — Это сколько же? Семь с половиной веков. История. — Они помолчали.

— С

историей у нас своя история, — неторопливо продолжил он, как бы вдумываясь в каждое слово, — ее нам разрешили снова изучать только в тридцать четвертом году — зачем быдлу история? Да и как нам ее подносили: одно вырезали, другому понаклеивали ярлыков — буржуазный, реакционный, третье, мягко выражаясь, исказили, в общем, написали ее заново. Лучших людей разогнали или уничтожили — рабов формировали и, надо сказать, во многом преуспели. Трудармия. Каналоармейцы. Моего деда, крестьянина, в тридцать седьмом сгноили. Все мои предки — крестьяне из одного села — это к слову о генеалогическом древе. И за что сгноили? Ходоком два раза у Калинина был: «обчество» посылало — поезжай, Иван Игнатьич, ты — грамотный. А грамоту он в окопах первой мировой освоил. Был бы мироед какой, а то на семью из восьми человек одна лошадь, да корова — впроголодь жили. После второго его «вояжа» в Москву к Калинину, только он вернулся домой, пришла из города подвода с двумя чекистами — и больше никто его не видел. Даже письма ни одного не было. Да что мой дед! Лучшими умами набивали пароходы и выбрасывали за границу — нате вам, а нам не надо. Серых-то легче охмурять. И каких людей вышвырнули — Питирим Сорокин, Сергей Булгаков, да мало ли…

— Ну, если эти имена здесь помнят, значит, слава Богу, еще не все потеряно. А с отцом Сергием матушка моя хорошо была знакома, протоирей и дома у нас, говорят, за самоваром сиживал… Это уже там, в Париже. Матушка моя была глубоко верующим человеком.

— А Вы веруете в Бога?

— Я — нет, пожалуй. А Вы?

— Если вы о библейском Боге, то — нет, разумеется. Кстати, и моя мама тоже была верующей. Вообще же, вера подменяет знание, и, кто знает, чем эта подмена оборачивается для людей. Впрочем, надо признать, многие светлые головы думали иначе и не только были верующими, но и находили в христианстве источник для творчества.

— Кого Вы имеет в виду?

— Например, Гегеля и его «Философию религии».

— Вы филолог?

— Нет, я — радиофизик, окончил московский университет.

Алексей вспомнил свои споры о Боге и христианстве с Андреем еще в гимназическую пору и, как здесь говорят, «прикинулся валенком». — Согласитесь все же, что христианство несет в себе высокую нравственную идею.

— А это, Ваша светлость, как посмотреть… Извините, ничего, что я Вас так?

— Ничего. Дело не в форме. Мой дед Егор — старый казак, говаривал. — Хоть горшком назови, только в печку не суй.

Они рассмеялись.

— Скажите, а что же простой казак бежал за границу, крови что ли много пролил?

— Нет, он был денщиком моего деда по отцу — полковника Александра Ивановича Ижеславского. Дедушка не захотел уезжать со своей земли. Когда красные Перекоп взяли и прижали наших к морю, он с одним из последних кораблей отправил в Константинополь своего сына Ивана, моего будущего отца. Отец тогда серьезно ранен был.

— Он тоже воевал?

— Да, ему было уже семнадцать лет. Пулевое ранение в грудь. С сыном

дедушка отправил своего денщика Егора, чтобы тот выходил его. Егору он отдал все фамильные драгоценности. Кое-что из них пришлось заложить, чтобы добраться до Канады. В Канаде у Егора земляки были. Но была с ними еще и пятилетняя дочка Егора, Аннушка — моя будущая мама. Егор ее с собой вынужден был возить — жена умерла от тифа.

— А что же Александр Иваныч?

— Погиб, конечно. Дед Егор говорил, для того и остался, чтоб умереть на своей земле, как положено.

— Романтическая история, — помедлив сказал Игорь, — князь женится на дочери своего слуги, как в кино.

— Не так все просто. Во-первых, Егор был уже не слуга, он оказался верным другом: выходил отца, поставил на ноги. Во-вторых, отец сначала женился в Канаде на богатой, но Егор с Аннушкой жили с ним вместе. Когда же Аннушка подросла, все изменилось — отец оставил богатую жену, дело, и они втроем уехали во Францию. Сначала бедствовали. Егор сапожничал.

Отец работал шофером, подрабатывал уроками английского и немецкого. Потом обжились понемногу.

Некоторое время они сидели молча.

— Вы знаете, — прервал молчание Алексей, — есть такая теория, что люди при первой же встрече проникаются друг к другу симпатиями или антипатиями… где-то на уровне биологических полей, — и, помедлив, неожиданно для себя, добавил. — Вы мне сразу стали симпатичны.

— И Вы мне… Мы, по-моему, примерно, ровесники — мне тридцать девять.

— Увы, нет. Мне — пятьдесят один.

— Пятьдесят один? Ну, я скажу, время к Вам даже не по-княжески, а по-царски относится. Никогда бы не дал больше сорока-сорока трех.

— Приятно слышать. Так мы, помнится, говорили о христианстве?

— Христианство… — это такой разговор. В этом деле, как у нас говорят, без бутылки не разберешься. У меня есть предложение — я тут недалеко живу, неплохо бы перекусить. Жена с дочками к теще уехала в Звенигород, будут не раньше десяти, так что времени и на христианство хватит.

— Что ж, с удовольствием, — ответил Алексей. Эа… Эа…

Игорь собрал шахматы и часы в сумку, перекинул ее через плечо. Они поднялись и пошли.

— А что же вы к теще не поехали?

— Мое присутствие плохо отражается на ее здоровье — у нее давление от этого поднимается. Человек она хороший, добрый, хлебосольный, но в вере крепка необыкновенно. Я как-то по недомыслию прокомментировал при ней библейский сюжет — как праотец Авраам свою жену Сару пристроил в гарем фараона, когда они прибыли в Египет. С тех пор моя жена ездит в Звенигород без меня. Да нет худа без добра — у меня появились совершенно свободные дни — один, а то и два в месяц. Иногда так хочется побыть одному. Но, — спохватился Игорь, — сегодня другой случай.

Чем ближе к выходу из парка, тем становилось больше народу, ларьков, киосков и детей с разноцветными воздушными шарами. На маленькой эстраде играл духовой оркестр. Вальс неторопливо покачивался над шумной толпой, но никто не танцевал. День клонился к вечеру. Небо затянулось плотными облаками. Подул ветер, закачал верхушки деревьев, зашумел листвой.

— Так Вы к нам туристом? — спросил Игорь.

— Нет. Я, как у вас принято говорить, — бизнесмен. Правда, уже три года, как отошел от больших дел. Сейчас у вас разрешили совместные предприятия, и я изучаю возможность вложения своего капитала.