Метаморфоза
Шрифт:
– Частный корабль, вот кто!
– Частный.
– Фей погружается в мысли. Я из солидарности тоже глубокомысленно морщу лоб, но погрузиться не удается - так, какая-то дребедень. Иронический взгляд юноши адресован уже нам обоим. Наконец Фей пробуждается.
– Кто встречал судно?
– В смысле родные и близкие?
– уточняет юноша.
– В смысле официалы.
– Ну, обычно частных официалы не встречают. Разве что формально.
– Он снова предается магическим пассам.
– Вот... пожалуйста. Зигмунд Мурурова. Официал-общественник.
– Ах, вот оно что! Общественник. Я у вас его досье попрошу.
И тут происходит непонятное. Юноша багровеет и злобно узит глаза. Холодно чеканит:
– Вот вы тут требуете от меня всякое, а вы, между прочим, в официальном учреждении, куда, между прочим, не всякого...
– И вдруг гневно взвизгивает.
– Хам! Старикашка!
– И сразу осекается, как только Фей удивленно приподнимает правую бровь. А потом, когда Фей начинает его с интересом разглядывать, в страхе загораживается руками.
– Досье, - ласково говорит гранд-капитан, и досье появляется моментально. С небольшим фото в правом нижнем углу, куда я буквально впиваюсь глазами.
– Он!
– говорю я.
– Он самый.
– Вы уверены?
– спрашивает Фей, надежда всех городских обиженных.
– Еще бы! Он, точно!
Радость сыска охватывает меня.
– Адрес!
– жарко приказывает гранд-капитан и бьет копытом о землю. Адрес. Быстро!
Юный строптивец выпаливает адрес. Фей разворачивается и с криком "Хлодомир, за мной!" - устремляется к двери.
– Эй, - робко говорит юноша.
– Он здесь.
Фей замирает.
– Где "здесь"?
– грозно спрашивает он, и я тем же тоном повторяю за ним:
– Где "здесь"? Ну? Говори?
– Да здесь же, в здании. Сегодня его смена. Он с утра никуда не уходил. Очень много работы.
– Где он?
– Да рядом совсем. Соседняя дверь налево. Там официалы сидят.
– Кстати, - спрашиваю я у совсем уже отошедшего от недавних стрессов молодого интеллектуала, снова взявшегося за авторучку, - а почему инспекцию никакой официал не встречал? И что это еще за официалы такие?
Но ответа мне не узнать - Фей хватает меня за руку и выдергивает из комнаты. И что мы видим? Прямо на нас идет очень бойкий, очень веселый и очень знакомый не очень молодой человек. В руках у него чашка и голубое яйцо с вензельками. Мы оторопело провожаем его глазами, затем Фей выходит из оцепенения и выжидательно поворачивается ко мне.
– Он, - говорю я.
Человек тут же роняет чашку и с громким топотом исчезает за поворотом.
– Стойте!
– орет гранд-капитан, бросаясь за ним.
– Стойте! Вы свою чашку уронили!
– Ничего, это к счастью!
– доносится издалека. Хлопает дверь лифта.
И тогда начинается погоня.
За свою жизнь я десятки раз участвовал в погонях, правда, не за людьми. Должен признать, что гоняться за животными и животнорастениями куда интереснее. За людьми очень уж бессмысленно получается. Сначала мы с Феем бежим вперед, потом назад, потом снова вперед, пробегаем коридорное ответвление к лифтовому залу, потом возвращаемся, наталкиваемся на коляску с милой старушкой, сплошь усыпанной декоративными мухами, отнимаем у нее коляску (старушка кричит, мы тяжело дышим), на полной скорости проскакиваем все двадцать четыре лифтовые шахты, останавливаемся, кидаемся к лестнице, бросаем коляску и бежим вниз в ужасающем темпе, Фей теряет ботинок, я подбираю, спотыкаюсь о Фея, и мы оба падаем - но уже на первый этаж. Я вскакиваю. Фей неподвижен.
Мне надо бежать, но совесть не позволяет оставить лежащего. Я наклоняюсь над ним. Он жив, он старательно смотрит в пол, роется в карманах и не обращает на меня никакого внимания.
– Вам помочь?
– Продолжайте преследование, - упрямым героическим голосом говорит Фей, вытаскивая из кармана вокс.
– Оставьте только ботинок, там... Мне надо отдать несколько важных распоряжений.
Я кладу рядом с ним тяжелый полицейский ботинок, похожий на какой-то из древних танков, и начинаю проталкиваться сквозь толпу любопытных. Чего-чего, а любопытных везде хватает.
– Кого ловят?
– спрашивают вокруг.
– Кого поймали? Душителя? Врага? Ведмедя? Неужели снова чистят ряды?
– Пустите!
– рычу я.
Толпа пытается расступиться. Я внушаю ей опасения.
Через полминуты все здание содрогается от внезапных истошных звуков боевой сирены. Все коридоры и залы в мгновение ока заполняются вооруженными полицейскими. Вспыхивает и тут же подавляется паника.
Полицейские совсем не похожи на Эриха Фея, борца за городское спокойствие. Они вежливы, но непреклонны. И деловитостью очень напоминают земных муравьев. Не поймешь, что они делают, если следить за кем-нибудь одним. Вот он целеустремленно шагает вперед, легонько отодвигая зазевавшихся пассажиров, потом, когда цель, ясная ему одному, наконец достигнута, сворачивает на девяносто градусов и продолжает преследовать неизвестно кого, изредка сталкиваясь с коллегами. Шаг у них быстрый, размеренный, на стиснутых, как зубы, лицах - озабоченность и напряжение. Работа в разгаре.
Но я не имею возможности понаблюдать за одним каким-нибудь полицейским - в дальнем конце зала, у входных дверей, мелькнула в толпе голова официала-общественника.
– Вот он!
– кричу я.
Сразу несколько полицейских вырастают передо мной.
– Это почему вы шумите в общественном месте?
– угрожающе спрашивает один.
– Ваше досье, пожалуйста!
– Я его увидел! Вон там, у входа!
– Кого?
– нестройным хором спрашивают полицейские.
– Да официала же! Того, кого вы ищете!
– Где?
– Да вон там, у дверей! Только что был, - нервничаю я.
– Скорее, упустим!
– Не беспокойтесь, все выходы перекрыты, - это уже на бегу. Р-р-разойдись!
И в тот же момент динамики космопорта врываются жутким ревом:
– Гражданам пассажирам! Спокойствие! Всем оставаться на местах!
Сквозь проклятия, крики и визги мы плотной группой тараним толпу, и толпа в кровавой панике распадается на две, образуя широкую улицу почти до самых дверей. Граждане на Галлине, как видно, порасторопнее полицейских: два-три блюстителя, не уразумевших, что предложение разойтись относится и к ним тоже, сбиты с ног и с пугающей неподвижностью (вижу боковым зрением) распластаны на мозаичном полу - такое впечатление, что ими получен строжайший приказ лежать и не шевелиться. В мгновение ока мы оказываемся у выхода, телами вскрываем тяжелые, живописного стекла, двери, вылетаем наружу. Снаружи мы наталкиваемся на плотную цепь охранения. Охранники и не думают нас пропускать. Они стоят перед нами, как строй вратарей, чуть согнув колени и подавшись вперед. Сцепившись локтями, они вглядываются из-под надвинутых козырьков в наши лица; мы врезаемся в их строй тяжелым снарядом, выбиваем три звена, оказываемся снаружи и только потом тормозим. Тяжело дыша, полицейские оглядываются. Цепь охранения уже восстановлена, как будто никто никогда ее и не прорывал.