«Метаморфозы» и другие сочинения
Шрифт:
Но вообрази теперь, что мать действительно написала сыну тайное письмо и призналась в своей любви — ведь такое случается. Так неужто же было честно, Руфин, — уж не скажу благочестно, но хотя бы вежественно! — делать это письмо достоянием толпы и — еще того хуже! — таскать за собою сына вроде как глашатаем? А впрочем, зачем я требую от тебя блюсти чужой стыд, ежели сам отлично знаю, что ты и свой-то успел начисто потерять? 85. И зачем я горюю о прошлом, когда настоящее не менее прискорбно? До чего же развращен вами этот горемычный мальчишка, если читает тут письма родной матери, которые мнит любовными, — читает в судилище проконсула, читает перед лицом наичистейшего и благороднейшего Клавдия Максима, читает рядом с кумирами державного Пия? 108 Сын винит родную мать в позорном прелюбодействе, сын попрекает мать любовниками! Да найдется ли такой тихоня, чтобы не возмутиться подобной гнусностью? Не ты ли, распоследняя ты дрянь, копаешься тут в душе родительницы твоей, выслеживаешь ее взгляды, пересчитываешь вздохи, выведываешь пристрастия, крадешь записки, изобличаешь любовь? Не ты ли доискиваешься вызнать, что делает твоя мать у себя в спальне, лишь бы не была она — нет, не чьей-то там любовницей, — лишь бы не была она и вообще женщиною? Или, по-твоему, это и есть сыновнее твое благоговение? О, несчастное чрево твое, Пудентилла! о, бесплодие, превосходнейшее деторождения! о, тягостные десять лун! о, неблагодарные четырнадцать вдовьих лет! Я слыхал, будто гадючьи детеныши разгрызают, чтобы явиться на свет, материнскую утробу и так родятся от матереубийства; 109 но воистину тебя, живую и зрячую, твой подросший сынок грызет куда как злее: молчание твое терзает, целомудрие твое истязает, сердце твое пронзает и всю тебя потрошит всем напоказ! Вот так-то ты, добрый сынок, благодаришь матушку за подаренную тебе жизнь, за добытое для тебя наследство, за долгие четырнадцать лет кормления и воспитания? Или же это дядюшкино научение и наставление? тогда лучше не смей жениться, чтобы не родить себе таких деток, как ты сам! Многим небезызвестен стих: «Не терплю в мальчишках скороспелой мудрости!» 110 —
108
85. Державный Пий — император Антонин Пий («Благочестный»; 138-161); императорские статуи (кумиры) стояли во всех присутственных местах.
109
…будто гадючьи детеныши разгрызают… материнскую утробу… — Устойчивое поверье, возникшее из-за того, что гадюки — не яйцекладущие змеи, а живородящие.
110
«Не терплю в мальчишках…» — стих из неизвестной комедии.
86. Некогда афиняне перехватили письма врага своего Филиппа Македонского и читали их принародно 111 — кроме одного письма, которое, по общепринятому вежеству, читать воспретили, ибо было оно писано к Олимпиаде, жене Филипповой: итак, они предпочли пощадить врага, лишь бы не предавать огласке супружеские тайны, ибо превыше мщения был для них всечеловеческий неписаный закон. Вот так обошлись враги с врагом, — а ты, сын, как обходишься с матерью? Сам видишь: я сопоставляю сходное. Ты, сын, читаешь любовные — по твоим же словам! — письма родной матери в этом высоком собрании, пред коим нипочем не посмел бы читать чьи-нибудь игривые стишки, даже если бы тебя о том умоляли, — такого ты все же постеснялся бы. Более того, вряд ли ты стал бы так усердствовать над материнскими письмами, если бы хоть когда-нибудь поусердствовал хоть над какою-нибудь книжкою. Ты же до того обнаглел, что дал огласить и собственное твое письмо, в коем отзываешься о матери без всякого уважения и сочиняешь о ней всякие гадости и гнусности, хотя в ту пору еще жил при ней и ел у нее из рук, — ты тайком послал тогда письмо это Понтиану, а теперь не пожелал, чтобы канул в безвестность сей благородный твой подвиг и чтобы показалось, будто провинился ты лишь разок. Злосчастный, неужто ты не понимаешь, что дядюшка твой для того и дозволил тебе все это делать, чтобы самому почище выглядеть перед людьми, да и как же иначе, ежели все узнали из твоего письма, что еще прежде твоего переселения в его дом, еще в ту пору, когда обретался ты в материнской ласке, — что уже тогда ты был лукавым лисом и бесчестным святотатцем? 87. А с другой стороны, я никак не могу вообразить, что Эмилиан настолько глуп, чтобы полагать, будто уликою против меня может быть письмо мальчишки, который к тому же выступает здесь моим обвинителем.
111
86. …афиняне перехватили письма… — Этот эпизод войны между Афинами и Филиппом Македонским (358-346 до н. э.) упоминается у Плутарха («Деметрий», III, 22).
Было еще и подложное письмо, писанное не моею рукою и подделанное совершенно неправдоподобно, ибо подделыватели желали создать видимость, будто я прельщал женщину ласковыми уговорами. Но зачем мне было льстить, ежели я верил в чародейную мою силу? Да и вообще каким путем дошло до них письмо, которое, конечно же, было передано Пудентилле через верного человека, ибо в таких делах принято проявлять осторожность? И притом почему бы вдруг я стал выражаться столь корявыми словами и столь варварским слогом, ежели они сами обо мне говорят, что я-де довольно сведущ в греческом языке? Зачем бы мне понадобились все эти неуклюжие ласкательства, все эти кабацкие нежности, ежели я — и опять-таки по их же собственным утверждениям! — неплохо умею соблазнять любовными стишками? Тут уж всякому ясно и очевидно: ежели вот он не сумел прочитать куда как более грамотного греческого письма Пудентиллы, а это письмо прочитал с легкостью и внятно растолковал в свою пользу, то, значит, сам же он его и сочинил!
О письмах сказано довольно, добавлю только одно. Написавши шутки ради насмешливые слова «явись же ко мне поскорее, покуда я еще в здравом уме», Пудентилла вскоре после этого пригласила к себе погостить сыновей и сноху, с коими и прожила бок о бок почти два месяца. Пусть же теперь этот почтительный сынок ответит: не приметил ли он в помянутое время за матерью каких-либо странностей, чего-нибудь такого в ее поведении и в разговоре, что могло бы быть следствием безумия? Неужто он станет отрицать, что она вполне осмысленно и со знанием дела подписывала счета, поступавшие от управителей мызами, от смотрителей стад и конюшен? что она сурово предостерегала брата его Понтиана, чтобы тот держался подальше от козней Руфина? что она открыто укоряла того же Понтиана за то, что полученное от нее письмо он читал всем встречным, и читал весьма недобросовестно? и неужто после всего мною сейчас сказанного он станет отрицать, что если свадьба матери его справлялась в усадьбе, то об этом у нас было договорено заранее? Да, мы действительно заранее рассудили, что лучше и удобнее заключить брак в сельском поместье, чтобы горожане снова не сбежались всею гурьбою за подарками, ибо незадолго до того Пудентилла уже успела раскидать народу пятьдесят тысяч наличными из собственных средств — в тот самый день, когда Понтиан женился, а этот мальчишка надел взрослую тогу; да к тому же нам хотелось уклониться от всех этих утомительных пиршеств, которые почитаются чуть ли не непременной обязанностью новобрачных. 88. Вот тебе, Эмилиан, и вся причина, почему мы с Пудентиллою подписали брачное соглашение не в городе, а в усадьбе — чтобы снова не расточить попусту пятьдесят тысяч и чтобы не обедать с тобою или у тебя. Неужто этого недостаточно? Впрочем, меня удивляет, почему ты вообще так упорствуешь в своем отвращении к сельским поместьям, — сам-то ты почти безвыездно живешь в деревне. Между тем Юлиев закон о порядке заключения брака 112 отнюдь не воспрещает ничего подобного, отнюдь не гласит: «Никто да не вознамерится поять жену в сельском обиталище». Более того, ежели хочешь знать правду, так для будущего потомства даже благоприятнее, когда брак совершается в усадьбе, а не в городе, на тучной пашне, а не на бесплодном камне, на траве зеленой, а не на площади пропыленной, — да приимет супруга своего будущая мать в материнском уюте, средь спелых хлебов или на цветущем лугу, да возляжет новобрачная под сенью вяза на ложе матери-Земли среди юных лоз и побегов древесных и молодой травы. Тут уместнее всего повторить достославнейший в комедиях стих:
112
88. Юлиев закон — закон о порядке заключения браков 9 г. н. э., введенный императором Августом (наследственное имя которого — Гай Юлий Цезарь Октавиан) ради повышения общественной нравственности.
Тоже и у римлян древле Квинкциям и Серранам 114 и многим другим, им подобным, предлагали прямо посреди поля принять не только жену, но даже и консульский или диктаторский сан! — но на этом благодарном рассуждении я, пожалуй, и остановлюсь, чтобы не обязывать тебя ответною благодарностью, ежели и далее стану расхваливать сельскую жизнь.
89. Что же до возраста Пудентиллы, 115 то ты с неимоверной наглостью тут лгал, будто ей было шестьдесят, когда она вышла замуж. На это я отвечу тебе кратко, ибо нет нужды пространно рассуждать об очевидном. Ее отец по всем правилам объявил о рождении дочери, и соответствующие записи хранятся частью в городском архиве, частью дома — вон их уже тычут тебе под нос. Дай-ка, письмоводитель, Эмилиану эти самые записи: пусть пощупает лен, 116 пусть проверит сохранность печатей, пусть прочитает имена консулов и пусть попробует вычислить, как же это у него вышло, что Пудентилле шестьдесят лет. Быть может, он уступит, согласится на пятьдесят пять — обмолвился-де на перепись, приврал пятилетие? Нет, мне этого мало, я буду уступчивее, ибо он столь щедро дарил Пудентилле годы, что и я в ответ не поскуплюсь — уступлю ей целых десять лет! Сколько Улисс блуждал, 117 настолько пусть и наш Мезенций заблуждался! Но докажет ли он, что ей хотя бы пятьдесят? Нет, придется мне считать, как платному доносителю, стяжающему свою четверть: 118 умножу пять на дважды два и так скину ей разом двадцать лет. Вот теперь вели, Максим, пересчитать консулов, 119 и ты обнаружишь, если я не ошибаюсь, что Пудентилле сейчас чуть больше сорока. До чего же нагло он врал — да за такую ложь впору бы в ссылку сослать на все эти двадцать лет! Ты приврал, Эмилиан, к действительному возрасту еще половину, ты нагло умножил истину в полтора раза. Когда бы ты сказал вместо десяти тридцать, могло бы еще показаться, что ты просто сбился в счете и показал пальцами 120 вместо маленького кружка большой. Но ты сказал сорок, а сорок проще простого обозначается распрямленною кистью руки; так что ежели ты увеличил эти сорок в полтора раза, то это вовсе не из-за ошибки пальцев! — или, может быть, ты вдруг вообразил, что Пудентилле тридцать и удвоил это число, перемножив годы на консулов? 121
113
«Детей законных сев…» — стих из неизвестной комедии. Метафора «жена — пашня», обычная у поэтов, у Апулея венчает столь же расхожее соотнесение человеческого чадородия и плодородия матери-Земли.
114
Квинкций Цинциннат в V в. и Атилий Серран в III в. до н. э. были призваны к высшим государственным должностям буквально «от сохи», когда они пахали свои поля.
115
89. Возраст Пудентиллы был небезразличен для обвинения: закон Августа осуждал браки после 60 лет, видя в них лишь утоление бесплодного сластолюбия.
116
…пусть пощупает лен… — Льняными шнурами с печатью связывались таблички, содержащие свидетельство о рождении законного ребенка римского гражданина.
117
Сколько Улисс блуждал… — То есть 10 лет.
118
…стяжающему свою четверть… — Четверть имущества (при конфискации) полагалась доносчику.
119
…пересчитать консулов… — То есть годы, прошедшие от рождения Пудентиллы: в античности годы не нумеровались подряд, а обозначались именами правителей (в Риме — консулов).
120
…показал пальцами… — Описывается изображение чисел пальцами, широко употребительное в древности и в средневековье: чтобы показать 10, конец указательного пальца упирали в середину большого, чтобы показать 30, сводили конец указательного с концом большого — малое колечко легко было перепутать с большим.
121
…перемножив годы на консулов? — То есть удвоив число лет, так как каждый год в Риме у власти было два консула.
90. Однако же пора мне оставить этот предмет и перейти наконец к самому корню обвинения — к причине злодеяния. Пусть ответят мне Эмилиан и Руфин: какой ради выгоды нужно было мне, будь я хотя бы и величайшим из чародеев, склонять Пудентиллу к замужеству всякими приворотными зельями и заклинаниями? Знаю: много раз бывало, что людей привлекали к суду за тот или иной проступок, но если объявлялась причина такового проступка, то подсудимым, чтобы оправдаться, довольно бывало доказать, что вся жизнь их совершенно чужда подобным злодействам, а что и могло казаться поводом для злодейства, то отнюдь таковым не является. Ведь не все, что могло случиться, следует почитать взаправду случившимся: происшествия бывают самые разнообразные, а надежно свидетельствует о человеке лишь его нрав 122 — если кто-нибудь в силу собственной своей душевной склонности постоянно расположен к добродетели или к пороку, то это и есть самое твердое доказательство для его осуждения или оправдания. Все это мог бы с полным на то основанием ответить вам и я, однако же отказываюсь от таковой возможности в вашу пользу, ибо мне недостаточно оправдаться от всех ваших обвинений — нет, я ни за что не допущу, чтобы хоть где-то сохранилось даже и ничтожное подозрение, будто я чародей! Заметьте для себя, с какою уверенностью в невинности моей и с каким презрением к вам я предлагаю вот что: ежели найдется хоть одна-единственная причина, побуждавшая меня домогаться брака с Пудентиллою ради собственной моей корысти, и ежели вы докажете, что этот брак для меня хоть чем-то выгоден, то пусть я буду Кармендом, Дамигероном, <…> Моисеем, Иоанном, Аполлобеком, пусть я буду хоть самим Дарданом или любым из знаменитых магов, славных со времен Зороастра и Остана! 123
122
90. Надежно свидетельствует о человеке лишь его нрав — исходное положение античного судопроизводства: именно поэтому ораторы старались не столько доказать или оправдать преступление, сколько объяснить, что подсудимый преступен или непреступен уже по самой своей натуре.
123
Карменд, Дамигерон… — Перечисляются нарочито звучные имена «магов», в том числе «варварских» пророков, о которых по большей части ничего неизвестно; среди них и библейский Моисей, и (в испорченном месте), возможно, даже Иисус. Иоанн — то ли Иоанн Креститель, то ли Ианн, египетский жрец, соперник Моисея (см. 2 посл. к Тимофею, 3, 8; ср. Плиний, «Естественная история», XXX, 2). Остан. — См. 27 и коммент.
91. Изволь-ка поглядеть, Максим, какой среди них начался переполох, едва я назвал по именам нескольких магов. Ну что мне делать с этими неучами, с этими дикарями? Неужто я должен снова объяснять, что и это, и еще многое другое я прочитал в книгах знаменитых писателей и что книги те я читал в хранилищах, открытых для всех и каждого? Или же надобно мне пуститься в пространные рассуждения о том, что знать магов по именам — это одно, а заниматься магией — это уже совсем другое и что вовсе не обязательно упражненная ученость и обширная память суть очевидные улики злодейства? Или же все-таки мне предпочтительнее, Клавдий Максим, просто положиться на превосходную твою ученость и отменную просвещенность и не удостоивать всех этих дурней и невежд подобными объяснениями? Да, так будет лучше, так я и сделаю! Их мнения и домыслы для меня битого черепка не стоят, а потому я, как и намеревался, сейчас докажу, почему у меня не было ни малейшего повода пользоваться приворотными зельями, дабы склонить Пудентиллу к супружеству.
Итак, обвинители сами первыми неодобрительно заговорили о наружности и возрасте Пудентиллы, вменяя мне в вину, что такой-де жены я мог пожелать только корысти ради, а потому-де при первом же свидании урвал у нее большое и богатое приданое. Нет оснований, Максим, утомлять тебя долгими речами о сем предмете: незачем тратить слова, когда гораздо яснее все высказано в брачном соглашении, в коем ты найдешь сведения как о нынешнем положении дел, так и о видах на будущее, — и писанный этот договор начисто опровергает все домыслы этих вот алчных сребролюбцев. Во-первых, приданое у этой весьма зажиточной женщины достаточно скромное, и она не подарила мне его, а только дала взаймы; во-вторых, наше супружество имеет непременным условием, чтобы в случае, ежели жена скончается, не родивши от меня детей, то все ее приданое досталось бы сыновьям ее Понтиану и Пуденту, а ежели будет у нас ребенок мужеского или женского пола и ежели он переживет мать, то чтобы половину помянутого приданого получил младший, а половину — старшие. 92. Это я, как и обещал, докажу, предъявив брачное соглашение — на случай, ежели Эмилиан по-прежнему не верит, что там записано только триста тысяч наличными, да и те, по условию, должны отойти обратно к сыновьям Пудентиллы. Вот тебе этот список, возьми, пощупай, а кстати дай-ка его подстрекателю твоему Руфину: пусть почитает, пусть устыдится спесивого своего норова и тщеславной своей нищеты! И то сказать: сам нищий догола, он взял в долг четыреста тысяч дочке на приданое, а вот Пудентилле, женщине зажиточной, достало и трехсот тысяч, да и муж ее, отвергнувший множество богатейших невест, вполне удовлетворился этой малостью, заботясь единственно о том, какова сама жена, а не об ином-прочем, ибо мнение его таково, что в супружеском согласии и во взаимной любви именно и заключено все богатство и все потребное для дома!
Да и неужто хоть кто-нибудь, у кого есть хоть какой-то жизненный опыт, осмелился бы попрекнуть не слишком красивую, но вовсе еще не старую вдову, желающую выйти замуж, если бы она постаралась богатым приданым и выгодными условиями привлечь молодого мужа, вполне безупречного телом, и душою, и званием? Красивая девица, пусть даже и очень бедная, все же отнюдь не бесприданница, ибо приносит она супругу непорочность юной души, и прелесть лепоты, и нетронутый цветок невинности. Недаром девственность по праву и по достоинству — самая угодная порука всем мужьям, ибо все прочее, что получаешь ты в приданое, ты можешь — ежели не понравится тебе зависеть от чьих-то благодеяний — воротить таким же, как получил; отсчитать деньги, отослать челядь, недвижимость уступить, из дому съехать, — и одну только девственность, раз получив, воротить нельзя, так что из всего приданого она одна навек остается у мужа. Не то вдова: какою она выходила замуж, такою же уходит в случае развода — она не приносит с собой ничего невозвратного, но является к тебе, подарив цветок свой другому, и уж конечно ей не надобно учиться утолять твои желания. Да и на новый свой дом побывавшая замужем женщина взирает не с меньшим недоверием, чем взирают на нее самое из-за прежнего ее неудачного супружества, ибо ежели смерть отъяла у нее мужа, то тут видят дурную примету, что сия-де женщина в супружестве вредна и свататься к ней не стоит, а ежели она получила развод и так ушла от мужа, то, вероятно, повинна в одном из двух пороков: либо она столь несносна, что вынудила мужа к разводу, либо столь дерзка, что развелась по собственному почину. Вот почему, да и не только поэтому, вдовы и разведенные стараются прельстить женихов богатым приданым — так поступила бы и Пудентилла ради всякого другого супруга, когда бы не попался ей презирающий всякое приданое философ.
93. Рассуди сам: если бы я домогался этой женщины корысти ради, то был ли у меня способ завладеть ее домом более удобный, чем посеять раздор между матерью и сыновьями, отлучить от ее души приязнь к детям, а затем без особого труда и наверняка заполучить всеми покинутую вдову? Разве не было бы это вполне достойно грабителя, каким вы меня тут изображаете? Однако же, неизменно радея о кротости, и о согласии, и о благочестии, я не только не способствовал зарождению новой вражды, но даже и прежнюю совершенно искоренил. А именно, я убеждал мою жену — все состояние которой, по утверждению обвинителей, уже успел сожрать без остатка, — итак, я убеждал ее, говорю, и наконец убедил, чтобы она воротила сыновьям по требованию их те деньги, о которых было сказано, 124 причем воротила бы незамедлительно: в уплату пошли земли, оцененные по дешевке, как желали того сами сыновья. Кроме того, я уговорил ее подарить им уже из собственного ее имения самые плодородные пашни, и просторный дом со всем его богатым убранством, и большие запасы пшеницы и ячменя и вина и масла и прочих разных плодов, да к тому же почти четыреста рабов и побольше скота, который тоже ценится недешево, — все для того, чтобы удовольствовать их выделенною им частью имущества и внушить им наилучшие надежды касательно остального наследства. Согласия Пудентиллы — пусть она простит меня, но уж скажу, как было дело! — согласия Пудентиллы я добился с превеликим трудом, долгими просьбами и уговорами, но все же одолел гневное ее сопротивление, примирил сыновей с матерью, — и так первым моим благодеянием в качестве вотчима было значительное приумножение богатства пасынков моих.
124
93. …деньги, о которых было сказано… — См. 71.