Метель в моем сердце
Шрифт:
– У меня есть шестое чувство, я умею ориентироваться. Если я сумею туда добраться, значит, сумею и вернуться. Но если свет в доме погаснет, пока меня нет… Я жду этого с минуты на минуту. Обледенение проводов – штука скверная, – пояснил Тирни. Лилли согласно кивнула. – Ну, словом, если свет в доме погаснет, зажги одну из свечей и поставь ее на подоконник.
– У меня нет спичек.
Он вытащил коробок из другого кармана и протянул ей.
– Держи спички и свечи под рукой, чтоб не шарить в темноте, когда они тебе понадобятся.
Ее
– Тирни, прошу тебя, не ходи. Мы можем сломать мебель и пустить ее на растопку. Полки, кофейный столик, дверцы шкафов. Нас спасут раньше, чем топливо кончится. Пропана может оказаться больше, чем мы думаем.
– Я не хочу полагаться на случай. И нет смысла крушить мебель без крайней необходимости. Со мной все будет в порядке. Я бывал и не в таких переделках.
– Под ледяным дождем?
Вместо ответа он взял свою вязаную шапочку. И тут же гримаса исказила его красивое лицо.
– Она вся задубела от крови. Можно мне одолжить твой плед?
Лилли помогла ему соорудить из пледа накидку с капюшоном, но, когда он двинулся к двери, все-таки пустила в ход последний аргумент:
– Человеку с сотрясением мозга нагрузки противопоказаны. Ты можешь потерять сознание, твое шестое чувство может отказать, ты можешь заблудиться и сорваться с утеса или замерзнуть насмерть.
– Мы, идущие на смерть… – продекламировал он замогильным голосом и отсалютовал ей.
– Не шути так!
– Да я и не думал шутить. – Тирни обмотал нижнюю половину лица шарфом и взялся за дверную ручку, но помедлил, повернулся к Лилли и стянул шарф со рта. – Если я не сумею вернуться, знаешь, о чем я больше всего буду жалеть? Что так и не поцеловал тебя.
В его глазах словно запрыгали озорные искорки. Его дерзкий взгляд приковал ее к месту. А Тирни как ни в чем не бывало снова натянул шарф на подбородок. Когда он открыл дверь, порыв ледяного воздуха ударил ее по лицу, как пощечина. Тирни переступил через порог наружу и плотно закрыл за собой дверь.
Бросившись к окну, Лилли отдернула занавеску, чтобы свет из окна освещал ему дорогу. Он обернулся и показал ей большой палец в знак благодарности. Лилли перешла к другому окну, отдернула занавеску и там, а потом стала следить за Тирни сквозь обледенелое стекло. Он осторожно ставил одну ногу впереди другой и при каждом шаге проверял, имеется ли под ногой твердая опора, прежде чем перенести на нее вес.
Освещенные окна бросали квадраты света на пространство перед домом, но вскоре Тирни пересек это пространство и вошел в полосу тени. Лилли нетерпеливо стерла туманный осадок, образовавшийся на стекле от ее дыхания, и разглядела слабый лучик фонарика, беспорядочно пляшущий в струях ледяного дождя.
А вскоре и он пропал из вида.
Они нашли Кэла Хокинса там, где и предполагал Уэс.
Это было в лесу, где грунтовая дорога упиралась в отвесную стену двухсотфутовой высоты. Вот под этой стеной и ютилось одноэтажное строение без окон, похожее на коробку из-под печенья.
В середине плоского фасада имелась исцарапанная железная дверь. Освещение давала голая электрическая лампочка, ввернутая в патрон над дверью. Перед сооружением стояли три пикапа. Судя по толщине наледи на ветровых стеклах, они стояли здесь довольно давно.
Датчу пришлось несладко, пока он скользил в своем «Бронко» по двухмильному отрезку темной, узкой, опасной дороги, поэтому он вошел вслед за Уэсом внутрь в самом свирепом настроении. В тускло освещенном помещении было крепко накурено, в воздухе висел табачный дым, пахло сивухой. Им пришлось переступать через лужицы табачной жижи на полу, пока они пробирались к доске из прессованных стружек, которая служила стойкой бара.
– Кэл Хокинс, – лаконично бросил Датч.
Бармен кивком указал в угол. Хокинс сидел, вернее, полулежал за одним из шатких столиков. Его голова упала на стол, руки безжизненно висели вдоль тела. Он храпел.
– И вот так уже битый час, – признался бармен. – А на что он вам?
– Что он пил? – уточнил Датч, оставляя вопрос без ответа.
– Они с собой принесли.
Бармен ткнул большим пальцем в направлении второго занятого столика, за которым восседала троица угрюмых бородатых мужчин. Они играли в карты под укрепленной на стене головой оскаленного черного медведя.
– Самый высокий показатель умственных способностей у медведя, – шепнул Уэс Датчу. – Надеюсь, оружие у тебя не для мебели. У них-то точно для дела, можешь мне поверить.
Датч уже заметил дробовики, прислоненные к каждому из стульев.
– Прикрой меня.
Он подошел к столу, за которым храпел, отсыпаясь, Хокинс. Из его разинутого рта на стол натекла лужица слюны. Датч размахнулся ногой и буквально вышиб из-под него стул. Приземление оказалось жестким.
– Какого черта? – заорал Хокинс. Он поднялся с пола, стиснув кулаки, но попятился и заморгал, заметив поблескивающий полицейский жетон. – Привет, Датч. Я в детстве смотрел, как ты играешь в футбол.
– Бросил бы я твою дерьмовую задницу в камеру, – прорычал Датч, – но раз ты настолько трезв, чтобы делать глупости, значит, и работать сможешь. Ты мне нужен.
Хокинс утер слюну с подбородка тыльной стороной ладони.
– Зачем?
– А ты как думаешь? – Датч придвинулся к самому его лицу, но тут же отшатнулся, не выдержав неописуемого запаха перегара. – У тебя контракт с городом на содержание дорог, значит, посыпать песком дороги – твоя работа, так? А теперь у меня для тебя новость: у нас сейчас как раз гололед, если ты еще не в курсе. А ты где ошиваешься? В какой-то зачуханной дыре, пьяный в дупель. Я полдня потерял, разыскивая тебя, а у меня, поверь, полминуты свободной нет.