Метод дыхания (сборник)
Шрифт:
– Что, дружище, здорово перетрусил?– хором поинтересовались у него Крис с Тедди, когда он снова появился, натягивая штаны.
– Да н-нет, - промямлил Верн, - мне еще на том берегу приспичило...
– Ладно заливать, - усмехнулся Крис.– А ты, Горди, тоже наложил в штаны?
– Ничего подобного, - ответил я, невозмутимо потягивая "коку".
– "Ничего подобного"!– передразнил меня Крис, похлопывая по плечу. А у самого поджилки до сих пор трясутся.
– Вот те крест, что я ни капельки не испугался.
– Да ну?– встрял Тедди.– Так уж и ни капельки?
– Конечно же, нет! Я не испугался, я просто... _о_с_т_о_л_б_е_н_е_л_!
Все, даже Верн, грохнули. Действительно, "испугался" было не то слово...
После этого мы все по-настоящему расслабились, откинувшись на траве и молча допивая "кока-колу". В ту минуту я, наверное, был действительно счастлив: мне удалось избежать смертельной опасности, жизнь казалась такой замечательной штукой, и я был в мире с самим собой. А кроме того, у меня великолепные друзья. Что же еще нужно для счастья?
Вероятно, именно в тот день я начал понимать, каким образом обыкновенный человек становится сорвиголовой. Пару лет назад я заплатил двадцать долларов, чтобы присутствовать при неудачном прыжке Эвела Найвела через каньон Снейк-ривер. Жена моя, вместе со мной лицезревшая этот головокружительный прыжок, пришла в ужас, но не от самой трагедии, а от моей реакции. Она заявила, что если бы я жил в Древнем Риме, то непременно был бы завсегдатаем кровавых казней первых христиан, которых сажали в клетки со львами. Тут она была, конечно, неправа, хоть я и вряд ли смог бы объяснить почему (впрочем, она сама была уверена, что я всего лишь хотел этим досадить ей). Дело в том, что я выбросил двадцатку вовсе не затем, чтобы полюбоваться гибелью человека, хотя у меня с самого начала не было сомнений относительно исхода смертельного трюка, транслировавшегося, кстати, по телевидению на всю страну. Нет, думаю, у многих в жизни бывают моменты, когда возникает непреодолимое желание бросить вызов таинственной тьме, о которой Брюс Спрингстин поет в одной из своих песен, сделать это н_е_с_м_о_т_р_я_ на то (а может, скорее, _б_л_а_г_о_д_а_р_я_ тому), что Господь сотворил нас смертными...
– Эй, Горди, расскажи-ка нам ту самую историю, - внезапно попросил Крис, привставая.
– Какую?– переспросил я, хотя прекрасно знал, о чем он говорит.
Я ощущал какую-то неловкость, когда меня просили рассказать одну из моих "историй", - и это несмотря на то, что они пользовались неизменным успехом. Первым, кто узнал о моем желании стать, когда вырасту, писателем, был Ричи Дженнер, парнишка, который состоял полноправным членом нашей компании, пока его семья не переехала в 1959 году в Небраску. Уже не помню, чем мы занимались у меня в комнате, когда Ричи обнаружил в книжном шкафу под комиксами пачку исписанных от руки листков. "Это-то что такое?" - спросил он, заинтригованный. "Так, ничего..." Я попытался выхватить у него листки, хотя, признаться, не слишком настойчиво. В душе моей авторская гордость боролась с застенчивостью (кстати говоря, борьба эта продолжается и по сей день...) Пишу я всегда в одиночестве, отгораживаясь ото всего мира, как будто совершая нечто постыдное, словно юнец, занимающийся онанизмом, запершись в ванной. Писательский труд для меня нечто глубоко интимное, вроде секса, хотя я знаю и совершенно противоположные примеры. Так, один мой знакомый писатель обожает работать, устраиваясь в витринах книжных магазинов или супермаркетов. Это потрясающе, до безрассудства храбрый человек, и я всегда мечтал иметь такого друга, с которым можно было бы пойти в огонь и в воду...
Почти до вечера Ричи просидел на моей кровати, "заглатывая" мою писанину, навеянную сюжетами все тех же комиксов или же детских ночных кошмаров, о которых говорил Верн. Закончив
Тем не менее, я взял с него слово никому не говорить про мои писания. Он, разумеется, пообещал и тут же раззвонил об этом всем и каждому, после чего скрывать мое тайное занятие стало совершенно невозможно. Большинству ужасно нравились мои рассказы о погребенных заживо, о казненных преступниках, восставших из мертвых, чтобы отомстить приговорившим их судьям, о маньяках, делающих из своих жертв котлеты, но главным образом, о частном детективе Курте Кэнноне, который "выхватив свой "магнум", принялся отправлять патрон за патроном в разверстую, зловонную пасть маньяка".
Почему-то я старательно избегал слово "пуля", употребляя только "патрон".
Впрочем, из-под моего пера выходили не одни лишь "ужастики". Была, к примеру, серия рассказов про Ле-Дио, маленький французский городок, который в 1942 году подразделение американских героев-пехотинцев пыталось отбить у фрицев (я тогда не знал, что союзные войска высадились во Франции лишь в 1944 году). На протяжении пяти лет - с девяти до четырнадцати - я написал четыре десятка рассказов о кровопролитных уличных боях в Ле-Дио, причем последняя дюжина появилась на свет исключительно по настоянию Тедди, который от этих историй был просто без ума (мне же они к тому времени осточертели до смерти). Он проглатывал страницу за страницей, при этом глаза у него были как полтинники, пот струился по физиономии, а в голове, похоже, грохотала канонада. Мне, конечно, льстил такой читательский восторг, но в то же время я стал опасаться, не свихнется ли Тедди окончательно от моего Ле-Дио.
Теперь это стало для меня способом заработать на кусок хлеба в гораздо большей степени, нежели удовольствием. Писательский труд ассоциируется у меня скорее с искусственным оплодотворением, а не с чувственным наслаждением, смешанным с неким комплексом вины, как в юношеские годы. Все происходит строго по правилам, зафиксированным в договоре с издателем, и пишущая машинка подчас вызывает у меня чувство отвращения. Это меня пугает: я вовсе не претендую на звание Томаса Вулфа наших дней, но все же мне хотелось бы оставаться именно писателем, а не халтурщиком от литературы.
– Только, пожалуйста, без ужасов, - взмолился Верн.– Хватит с меня кошмаров... Хорошо, Горди?
– Там нет никаких ужасов, - успокоил его Крис, - наоборот, это очень веселая история. Немного непристойная, зато веселая... Валяй, Горди, рассказывай. Повесели-ка нас, а то чего-то чересчур мы кислые.
– Это про Ле-Дио?– с надеждой спросил Тедди.
– Какой Ле-Дио, ты, псих ненормальный?!– Крис дал ему легкий подзатыльник.– Это про соревнование по поеданию пирожков.
– Да я ведь не успел еще даже записать эту историю, - начал я упрямиться.
– Плевать, рассказывай давай.
– Что, все хотят слушать?
– Конечно, все, - сказал Тедди.– Рассказывай, кончай ломаться.
– Ну, ладно. Дело происходит в одном городке, разумеется, вымышленном, под названием Гретна, что в штате Мэн.
– Г_р_е_т_н_а_?– заулыбался почему-то Верн.– Что это еще за название? В штате Мэн нет никакой _Г_р_е_т_н_ы_.
– Заткнись ты, придурок, - оборвал его Крис.– Сказали же тебе, что городок этот вымышленный.