Метод Пигмалиона
Шрифт:
– А я бывал? – спросил я. Доктор глубоко вдохнул и на выдохе ответил:
– Бывали.
Он достал листок бумаги, положил на стол и подвинул его ко мне:
– Прочтите, что там написано.
Я наклонился над листом и начал читать:
«Меня зовут Косачев Александр Викторович. Я нахожусь в психиатрической клинике с подозрением на шизофрению. После того, как я начал забывать историю своей жизни, иначе говоря – биографию, Оля (моя жена) предложила написать этот текст на случай, если я совсем все забуду. Как уже говорилось выше, я женат, мою жену зовут Оля. Первую и единственную. У нас двое детей, а еще мы завели щенка, черного лабрадора-ретривера, которого назвали
У меня филологическое образование. Подрабатывал учителем русского языка и литературы в школе у старших классов до тех пор, пока со мной все это не приключилось. Но это как частичная занятость. Основное мое занятие – мотивирование, в чем я себя нашел. Это больше, чем просто педагог-предметник, работающий в рамках, которые не дают развернуться и забирают много сил.
Мы с Олей надеялись, что это просто невротическое, стресс, перенапряжение или что-то в этом роде, но все оказалось куда серьезнее. Радует, что моя Оля – самостоятельная и способная женщина, которая потихоньку со всем справляется. С мужем вот только не повезло: больной какой-то. Но я надеюсь, что скоро вылечусь и этот текст никогда не пригодится.
И Сань, если ты читаешь это – значит, все плохо. Не верь своей голове, верь Оле. Она единственная, кто всегда будет на нашей стороне, что бы ни случилось, и поддержит, даже если мы натворим лишнего. Цени ее, пожалуйста. Даже если не веришь во все это, цени ее хотя бы из уважения ко мне.
Спасибо!»
Я отложил лист бумаги. Текст прояснил некоторые моменты, но вспомнить что-либо, связанное с текстом, не вышло: я не помнил ни тот день, ни этот текст, ни жизнь, которая прошла за десятки лет. Понятным стало только увольнение, которое я никак прежде понять не мог: он, оказывается, не собирался полноценно работать в школе, а просто использовал ее, как подработку, пока придумывал, как выбраться из порочного круга нищеты. Саша была для него проблемой, и он от нее избавился, поскольку я не был игроком первой лиги и со мной можно было не считаться, ведь это не моя жизнь. Метод Пигмалиона, мотивационные речи и прочие вещи мы разрабатывали вместе, только я этого даже не замечал, поскольку был увлечен процессом. Название на листке бумаги было придумано им. Как только все было готово, он отбросил меня в пустоту. Во мне уже не было смысла. Единственное, что вызывало вопросы: как он развил метод, оставаясь тем, кому нужна дополнительная личность, чтобы вытаскивать задницу из дерьма?! Как правило, слабая личность создает для себя защиту, а раз так, неужели он не побоялся сцены? Или сцены не было? Почему я исчез так надолго, если он был слаб для этой жизни?!
– Все в порядке? – спросил доктор, заметив, что я задумался.
– А? – произнес я. – Да. Все хорошо. Какие-то провалы в памяти, видимо, – задумчиво ответил я. Доктор сложил руки вместе:
– Вам следует полежать пару дней у нас, понаблюдаться.
– Нет. Я хочу домой, к жене, – ответил я, зная, что меня не могут удерживать силой, тем более что я не представлял опасности для окружающих или для себя.
– Что ж, ваше право, – ответил доктор. – Я вам выпишу таблетки, пропейте их.
– От чего?
– От нервов.
– М-м. Ладно. Хорошо.
Мы распрощались, и меня увели в приемное отделение. Я вышел на улицу. На дворе было лето. Светило солнце, я хотел пойти домой, но не смог, поскольку даже не знал, где живу. Пришлось вернуться обратно и попросить, чтобы позвонили моей жене. До ее приезда у меня было полчаса или больше на то, чтобы подумать обо всем и выбрать какую-нибудь стратегию поведения для новых условий жизни. Теперь я знал хоть что-то о своей судьбе и мог ею управлять. По крайне мере, я был жив, относительно здоров, у меня был свой дом и даже уже взрослые дети, которых я никогда не видел.
Из текста, написанного другим мной, я помнил, что он заметил мое существование только после того, как я устроился в школу. Собственно, я заметил его не раньше. А шизофрения… почему шизофрения? Судя по всему, он не сказал доктору о раздвоении личности. Или, может, он и не знал о существовании меня?!
– Саш, – произнесла Оля, подходя ко мне, – ты как?
– Что? – ответил я, подняв на нее задумчивый взгляд.
Ко мне подходила женщина лет сорока пяти. У нее были черные волосы, которые слегка ложились на плечи, изумрудные глаза, небольшая родинка в виде птички на шее, очень приятный и в то же время знакомый голос. Белое платье с крупными сине-зелеными цветами колыхалось от легкого ветерка. У нее была очень хорошая фигура для ее возраста.
– Все хорошо? – спросила она, подойдя вплотную и взяв меня за руку.
– Да-да, все хорошо, Оль, – ответил я.
– Снова выпали события последних дней?
– Оль… – произнес я, не желая говорить на эту тему, а после понял, что ей нужны не слова, и обнял. – Поехали домой.
– Угу, – коротко ответила она.
Затем мы сели в машину и поехали.
Мир слегка изменился за прошедшие годы. Машины явно стали другими. Даже «Лада» приобрела современный облик. Конечно, особых изменений не было: все те же обшарпанные дома, плохого качества дороги, угрюмые люди, кричащие вывески, рекламирующие черт знает что. Телефоны стали совершенно другими, одежда ушла в минимализм и унисекс, появились редкие дома в стиле hi-tech, анимированная реклама, частично обновленные остановки. Это вроде бы не очень много, но объем изменений немного кружил голову. Казалось, что я приехал в столицу из глухой провинции. Нужно было некоторое время, чтобы привыкнуть. Я ехал, осматривался и удивлялся про себя. Это было и правда чертовски необычно: закрыть глаза – и оказаться в мире спустя двадцать с чем-то лет.
ГЛАВА XVI
Наш дом был на удивление красивый: двухэтажный, с лепниной и колоннами. Белые стены нравились мне больше всего. Кирпичный забор со вставками литой решетки, автоматические ворота, гараж, пристроенный к дому, брусчатка во дворе с газоном. На территории виднелся даже закрытый бассейн. Мы жили весьма неплохо. Можно даже сказать, отлично! Второй хорошо постарался. Вот только забыл, что я тоже существую и внес немалую лепту во все это.
– Ты так все рассматриваешь, будто видишь впервые, – заметила Оля.
– Что? – отвлекся я. – Просто я… даже не знаю.
Я хотел ответить, что все хорошо и я просто ищу, что можно было бы улучшить, но в носу почувствовался запах болота. Меня отбросило в воспоминания о прошлом. Мне снова было восемь лет. Я сидел в лодке, смотрел на маму. Она тянула ко мне руку, и в этот момент я понял, что это не она, а что-то очень страшное и оно хочет меня убить. Избавиться от меня!
– Саш? – произнесла Оля, вытаскивая меня из воспоминаний.
– А-а-а!!! – вскричал я, подпрыгнув на кресле и замахав руками.
– Ты что? – спросила она с испугом.
– У нас есть мамины фотографии? Моей мамы. Есть?
– Фотографии… мамины? Не понимаю…
– Оль, это просто! Есть или нет? – спросил я, аккуратно взяв ее за руку.
– Вроде бы да.
Мы зашли в дом. Нас встретил радостный черный лабрадор-ретривер. Оля сразу пошла перебирать фотоальбомы, а я, впечатленный хоромами, оглядывался. Никогда прежде мне не доводилось видеть ничего подобного. В доме была лепнина, мрамор, залитый чем-то прозрачным пол с тропинками из гравия и зеленой травой, огромные люстры, картины, изящные шторы в пол, камин, античные статуи, необычная мебель, словно с картинки дворцовых палат. По сравнению с тем, с чего я начинал жить, это был просто дворец из сказок. Мне даже в голову не приходило, что в жилом доме может быть так красиво.